Особенно скверно обмундирована 11-я кавдивизия. Ядро ее - сознательные рабочие и крестьяне центральных губерний. В бою - орлы. А для себя плохие добытчики: трофеи не разберут, захваченный обоз не растащат. Места здесь, на юге, для них чужие, земляков, родни нет, одежонку позаимствовать не у кого. Валенки, полученные осенью, совсем развалились, да и сапогам давно срок вышел. Не обувь - самодельные опорки, сшитые из кусков кожи и тряпок. Умудрились бойцы даже такие опорки начистить. Но глаза не смотрели бы на этот блеск.
Покосился на Семена Михайловича. Командарм хмурился, покусывая ус.
- Не переживай, - дружески толкнул его Ворошилов. - Тридцать тысяч пар сапог нам выделено... Грузят в Сарапуле.
- Откуда знаешь?
- Утром с Егоровым говорил. Добился. Буденный, не сдерживая порыва, сильной рукой обнял плечи Климента Ефремовича.
- Помнишь, Клим, когда Ростов взяли, ты подскакал и сказал, что два черта во мне?
- Помню, а что?
- А то, что в тебе самом тоже два черта! - засмеялся Буденный.
6
25 апреля войска панской Польши, отлично оснащенные и вооруженные Антантой, начали наступление по всему фронту. Малочисленные дивизии 12-й и 44-й советских армий, оборонявшие Украину, не выдержали натиска, дрогнули, покатились на восток, открывая дорогу врагу. Белополяки продвигались, почти не встречая сопротивления. 6 мая они вышли к Днепру, захватили Киев.
Зашевелились в Крыму отдохнувшие, воспрявшие духом белогвардейцы, рассчитывая захватить Северную Таврию, сомкнуться единым фронтом с поляками.
Подняли головы, оживились разномастные, тайные и явные противники Советской власти. Загуляли в степях разбойные банды.
Казалось, что у молодой республики, которая истощена была жестокими битвами, долгим военным напряжением, в которой почти не осталось действующих заводов, фабрик, железных дорог, - у этой республики нет больше реальных сил, способных отбить новое, тщательно организованное нападение. Ни белополяки, ни Врангель, ни их зарубежные покровители не ждали от красных стойкой обороны, и тем более - решительного противодействия.
А между тем из далеких просторов уже шла навстречу врагу Конная армия, катились по проселкам триста пулеметных тачанок и шестьдесят артиллерийских орудий. Но не в них, не в пулеметах и пушках была главная мощь красной конницы. Привычно покачивались в седлах шестнадцать тысяч отборных бойцов. Вроде не так уж и много по сравнению со стотысячными вражескими войсками. Но каждый из буденновцев прошел если не три, не две, то уж, во всяком случае, одну войну, самую трудную - гражданскую. Три четверти бойцов несли на себе затянувшиеся рубцы сабельных ран и шрамы, оставшиеся от пуль и осколков. Каждый испытал все, что только доводится испытать в бою, и достиг совершенства в воинском мастерстве.
Эти люди объединены были не только воинской дисциплиной, узами фронтового братства, но и великой верой в то будущее, к которому звала их партия.
Из каждых пяти бойцов, отправившихся в этот легендарный поход, один был коммунистом. Надежный цемент! Любой полк, скрепленный таким цементом, стоил трех, а то и четырех вражеских полков. И сравнивать не надо, потому что монолит Первой Конной в ту пору был выше всяких сравнений.
Польские солдаты отдыхали на зеленом берегу Днепра, беззаботно гуляли по улицам, разглядывая достопримечательности древнего Киева. И никто не предполагал тогда, что через месяц Конная армия в составе войск Юго-Западного фронта страшным ударом взломает, разрушит вражескую оборону, пересечет Днепр и неудержимой лавиной хлынет по тылам противника, сметая войска, пытавшиеся остановить ее. От Киева до Львова прорубит она победный путь и этим предопределит исход всей последней военной кампании, последней попытки Антанты уничтожить молодую республику. Скоро, скоро испытает на себе враг неотразимую силу ударов буденновской конницы.
А пока еще далеко от фронта день за днем упрямо двигались по весенней степи полковые колонны со строгими интервалами между эскадронами и батареями, с четкими звеньями - тройками в каждом ряду. Привычные кони сами держали строй.
Опередив свои эскадроны, подставляя лица теплому солнцу, ехали двое: Ворошилов - на гнедом Маузере и Буденный - на любимом выносливом дончаке. Стремя в стремя - два друга, два соратника, чья взаимная верность была скреплена пережитыми трудностями, пролитой кровью, совместной борьбой.
Скреплена навсегда. На всю оставшуюся жизнь.
Эпилог
«Я благодарен своей судьбе за то, что мне выпал именно тот путь, который мне довелось пройти», - написал он незадолго до смерти...
Не судьба выделила его и направляла в этом пути - он сам избрал для себя наиболее трудную дорогу и шагал по ней, не отступая ни перед какими тяготами. Он преодолел все ступени с самого низа до самого верха, испытал все, начиная от унижения в полурабском труде до всемирной славы.