На большом пути. Повесть о Клименте Ворошилове

Вероятно, огромная ответственность за людей и события, легшая на плечи Климента Ефремовича, исподволь сказывалась на всей его жизни, а не только в выступлениях, в разговорах. Причем незаметно для него и настолько естественно, что он даже не обратил внимания и осознал это изменение в себе лишь теперь, после замечания Кати.

5

Люди, хорошо знавшие Романа Леснова, беззлобно посмеивались над ним за его юношескую восторженность, за способность окружать самые обыденные явления романтическим ореолом. И хотя это свойство Романа много раз входило в противоречие с суровой действительностью, хоть и частенько постигало его разочарование, все-таки не утратил он веру в необычайное, возвышенное, прекрасное. Да и не мог утратить, потому что по характеру своему легко, с удовольствием воспринимал каждую крупинку интересного, радостного.

Там, где Фомин видел, к примеру, препятствие, которое требует напряжения, траты времени, Роман усматривал еще одну возможность узнать новое, испытать силенки. Если на бывалого фронтовика Елизара Фомина, человека строгой самодисциплины, командир эскадрона Башибузенко произвел своим вызывающим видом и необдуманным поступком самое неблагоприятное впечатление, то Роману Леснову кавалерист показался чуть ли не образцом революционного воина. Выбилась на волю, разгулялась народная силушка! Вот он, беззаветный герой, за которым охотно рвется в сражение трудящийся люд! Может, и трудно с таким, зато рядом с ним приобщишься к настоящей борьбе!

Ожидая распределения, он часто думал не только о Миколе Башибузенко, но и о загадочном, горделивом Сичкаре, о скуластом, диковатом на вид Калмыкове. Вспоминают ли они о случайной встрече, о разговоре в вагоне или начисто забыли все в боях и походах?!

Оформив бумаги в политотделе дивизии, Леонов, не надеясь на попутную подводу, пешком отправился в село, где расположился на отдых нужный ему эскадрон. Денек выдался светлый, с легким морозцем - одно удовольствие прогуляться. Сухой снег громко поскрипывал под ногами.

Явственно ощущалась близость фронта. Проносились на разгоряченных конях ординарцы. Встретились фуры с ранеными. Потом пленные: конвоиры торопили, подгоняли колонну, видать, хотели до темноты попасть на сборный пункт, определиться с ночлегом. А Леонов не спешил и добрался до села только ночью.

Где-то неподалеку, на юге, погромыхивали орудия. Красной кисеей колебалось там зарево, вызывавшее тревогу, но в селе никто словно и не помнил о войне, даже вроде бы праздник какой-то справляли. Светились окна. Людно было на улицах, слышались песни, веселые голоса, девки повизгивали.

Дом, в котором остановился командир эскадрона, Роман отыскал без труда. Волнуясь, открыл калитку. Навстречу шагнул от крыльца часовой. Подозрительно оглядел пришельца, поинтересовался, чего надо?

- Я к товарищу Башибузенко по направлению политотдела.

- Что? - не понял часовой.

- По направлению политического отдела армии.

- Армии? - задумался боец. - Во, значит, как! Ладно, жди здесь, пока доложу.

Исчез в сенях и скоро вернулся, но не с командиром эскадрона, а с Сичкарем. Твердо ступая, сошел тот с крыльца. Бекеша наброшена на плечи, маленькая кубанка небрежно сдвинута на самый затылок.

- С чем прибыли?

- Да ты не узнал, что ли?

- Почему не узнал, помню, - усмехнулся Сичкарь, но усмешка на этот раз была не надменная, не горделиво-спокойная, а вроде бы даже растерянная. Преувеличенно громко начал он вдруг бранить часового за то, что у какого-то коня сбили холку, придется оставить его селянам, а взамен взять другого. И боец столь же громко ответил, что его вины в этом нету, что конь любит одного хозяина и не надо было передавать его из рук в руки. При этом часовой встревоженно поглядывал на окна, где шевелились за шторами смутные тени. Приглушенный крик донесся оттуда. Или показалось Роману?

- Может, гостеприимные хозяева, в дом пригласите? Ботиночки-то мои промерзли.

- Погоди, мы тут насчет коня.

- Потом доспорите.

- Сказано, погоди! - отрубил Сичкарь с такой резкостью, что Леонов умолк. В наступившей тишине вновь прозвучал жалобный голос. И сразу же Сичкарь и часовой заговорили одновременно, протягивая кисеты с махоркой. Роман закурил, ни о чем не спрашивая. Понял: все равно не ответят.

Минут через пять дверь распахнулась, с крыльца, прогрохотав сапогами, скатился парень в расстегнутой шинели с ремнем в руке. Пулей пролетел мимо Лесиова, исчез за калиткой. Сразу повеселевший Сичкарь предложил:

- Ну, айда греться!

Роман не без опаски вошел в жарко натопленную горницу. Краем глаза успел заметить тонкие прутья в корыте под лавкой, и сразу надвинулся, заслонил все распаренный, потный Башибузенко: глаза удивленно блестели на багровом лице, чуб прилип к влажному лбу.

- Га! Каким ветром?

- Выполнил обещание.

- Смотри ты... А ведь я подумал тогда - шуткуешь...

- Прибыл к тебе комиссаром. Бумагу показывать?

- Потом, - отмахнулся Микола. - Это ты молодец, а то мало ли какого хрена пришлют...

- А может, и не прислали бы, - сказал Сичкарь.

- Теперь каждому комиссара приставят. Командир бригады надысь говорил - у всех будут.