На большом пути. Повесть о Клименте Ворошилове

- Белых много?

- Шибко много! Мы их в пешем строю вышибаем - опять лезут. Опять вышибаем - еще лезут! Казак замерз, совсем чуть живой, стреляет плохо, рубит плохо, в тепло хочет. Конницу развернул, скоро на нас пойдет!

И как бы подтверждая слова Городовикова, издали, с темных полей, докатился нарастающий воинственный клич, загудела земля под множеством конских подков.

- Слушай мою команду! - ввинтился в морозный воздух напряженный голос Городовикова. - Пики на бедра, шашки вон! За мной, в атаку, марш-марш!

Ока Иванович вздыбил коня, резко послал вперед. Следом двинулись, набирая ход, эскадроны.

Ворошилов оказался на правом фланге, рядом с командиром полка. Где-то в центре атакующей лавы бойцы схлестнулись с казаками, опрокинули их, повернули, погнали, а правофланговый полк, раздробившийся среди окраинных хат и садов, не встретил организованного сопротивления. Нагоняли отдельных всадников, пеших. Рубили тех, кто отстреливался.

За домами - мглистая степь. Глубокие следы на снегу. Черные трупы. Поодаль маячили конники, повозки, тянулось что-то темное, длинное, как стена. Там вспыхивали выстрелы, оттуда неслось тягучее «Ура-а-а-а...», поражавшее однообразием, унылостью и обреченностью.

Полк замедлил движение в глубоком снегу. Подтянулись отставшие, все эскадроны снова сомкнулись, слились воедино.

Высокий Маузер хорошо шел по сугробам. Ворошилов, командир полка и еще несколько всадников опередили общий строй, мчались навстречу крикам и выстрелам.

Ближе, ближе, ближе противник! Климент Ефремович понял: впереди дорога. На ней, теряясь во мгле, растянулась густая колонна пеших, конных, повозок. Сотни казаков, может быть, тысячи, замерли в плотном строю и по чьему-то приказу всё кричали и кричали тягуче, однообразно, надрывно: «а-а-а-а-а-а!»

Их было так много, что страх кольнул Ворошилова: «Зарвались! Крышка!» Сейчас ударят залпами, полоснут из пулеметов и подчистую выкосят на голом поле весь полк, два полка! А поворачивать поздно. Разогнавшиеся эскадроны накатятся сзади, стопчут тех, кто замедлил ход или остановился.

Враг рядом! Но почему не скачут казаки навстречу, не бьют в упор?

Лишь когда увидел перед собой заиндевелую, недвижимую, с остекленевшими глазами морду лошади, когда выстрелил в белое, как у мертвеца, вымороженное лицо, понял: они закоченели, они ничего не могут!

- Братцы! Братцы! - вонзался в уши нечеловеческий вопль. - Не надо, братцы!

Распаленная атакой лавина - шестьсот всадников - врезалась в окостеневшую вражескую колонну.

10

Несколько часов продолжалась эта страшная битва, в которой с обеих сторон участвовали на сравнительно небольшом пространстве до двадцати тысяч конников. Мороз к утру усилился градусов до тридцати. В затишье слышно было, как шуршит, слегка потрескивая, воздух - вымерзала в нем последняя влага, оседая на землю мельчайшими сверкающими кристалликами.

У казаков не было выбора: позади голая степь с леденящим ветром, гибель от холода, а впереди - красные. Но там хаты, тепло, еда - жизнь!

Снова и снова бросались они к жилью, стремясь захватить хотя бы один населенный пункт, закрепиться в нем, переждать самую лютую стужу. Но белых отбрасывали огнем, контратаками. Казаки отходили на полтора-два километра. Генерал Павлов выставил там плотный пулеметный заслон, преодолеть который буденновцы не могли.

Малость отдохнув, пополнившись подошедшими частями, белогвардейцы опять шли на штурм, и все повторялось снова.

Сотни раненых коченели в снегу.

Вдали, за линией пулеметных заслонов, всю ночь пылали костры. Пытаясь спастись от гибели, казаки жгли свои обозы, стога сена.

Лишь перед рассветом, убедившись в бесполезности атак и страшась ответного сокрушительного удара, генерал Павлов приказал своим дивизиям отходить к селу Средний Егорлык.

Днем стало немного теплее. Сквозь разрывы туч проглядывало багровое, с мутными, расплывчатыми краями солнце.

Ворошилов и Буденный объехали поле недавнего боя. Жуткая картина открылась перед глазами. По дороге двигаться невозможно: брошенные орудия, пулеметы, сани, опрокинутые повозки, зарядные ящики, а среди них трупы зарубленных и замерзших людей, окоченевшие кони.

За линией пулеметного заслона дорога свободнее, но трупов почти столько же. Не убитые - погибшие от холода. Кто как: сидя, лежа, свернувшись клубком, распластавшись во весь рост. По обе стороны от проселка, среди сугробов, тоже повсюду чернели трупы. Мела поземка, слегка шевелившая снег, и казалось, что мертвые люди и лошади плывут, покачиваясь, по белым волнам.

В неглубокой балке возле стога сена казаки замерзли стоя. Прятались, наверно, от ветра да так и остались, прислонившись, прижавшись к стогу. Некоторые не выпустили из рук поводьев, отправились на тот свет вместе с конями...

- Их тут по всей балочке человек двести, - понизил голос ординарец. - Видать, в хвосте шли, самые ослабевшие. Как остановились, так сразу и окочурились.