На большом пути. Повесть о Клименте Ворошилове

«Веди коммунистов! Веди коммунистов! Веди коммунистов!» - отбивал телеграфный ключ.

4

По цепи пронеслось:

- Коммунисты, к комиссару! Быстрей!

Ползком, перебежками добирались они до выгоревшей изнутри конюшни, где за толстыми обугленными бревнами укрылись Леснов и раненный в голову Башибузенко. Перепуганная Ася пыталась перевязать его, но бинт выскальзывал из рук, съезжал Миколе на лоб, закрывал глаза.

- Отстань! - не выдержал он. - Поверх скобануло, само зарастет! - И, сорвав бинт, плотней надвинул на рану кубанку, придавил сверху.

Как всегда холодно-безучастно тянул самокрутку командир взвода Сичкарь. Щурился, глядя в синеву расчистившегося неба. Лишь пальцы выдавали волнение, шевелились беспокойно, поигрывая наборным ремнем, кинжалом... Рядом присел на корточки закадычный дружок Кирьяна Иван Ванькович, тоже торопливо сворачивал «козью ножку».

Роман осмотрелся; все были здесь. Пантелеймон Громкий тяжело дышал после перебежки. У Пантелеймона Тихого сочилась из носу кровь - контузило близким разрывом. Каменюкин потирал тяжелой ладонью плоскую, заросшую щетиной щеку. Сжался, втянул голову в плечи Сазонов, мало бывавший в боях. Молодые ребята Шишкин, Зозуля и Колыбанов вопросительно, с надеждой смотрели на комиссара.

- По команде поднимемся разом! - отрывисто произнес Леонов. - И не ложиться! Только вперед - другого выхода у нас нет. Шинели на проволоку! Добежим - всем спасение. Остановимся - конец!

- Зачем долгий балачка? - поморщился Калмыков. - Все видят, чего надо. Бери граната - и айда!

- Высоко пулемет-то, как докинешь снизу?! - сказал Пантелеймон Громкий, никогда не умевший промолчать. - По скале придется...

- Крылья бы тебе, - съязвил Сичкарь. - Ангельские.

- Все, товарищи. По местам! - прервал его Леонов. - Ты как, Микола, не отстанешь?

- Силенка ишшо есть, кровь не вытекла.

- Я при нем! - торопливо сказала Ася.

- Отступись, - пренебрежительно хмыкнул Башибузенко и покривился от боли, вставая.

Втроем перебежали они от конюшни ближе к ручью, залегли. Леонов приподнялся на локте. Сзади стрельба раздавалась совсем близко. Белые не спешили, понимая, что буденновцам не уйти. Давили плотным огнем. А пулемет на скале молчал. Там ждали атаки, чтобы косить бегущих прицельно, наверняка.

Справа изготовились к рывку громоздкий Каменюкин и поджарый, ловкий, хищно ощерившийся Сичкарь. Мелькнула мысль: Кирьян-то еще не в партии...

Ну, пора!

- Коммунисты! - Он не узнал свой звонкий, до предела натянутый голос. Помедлил долю секунды, оторвал от спасительной земли тело, ставшее вдруг чужим, невесомым. - Коммунисты, за мной!

И больше ничего не помнил, ничего не видел, кроме отвесной серой скалы впереди. Задыхался от нехватки воздуха, наверно, кричал что-то, а ноги сами несли его по скользкой земле, по воде.

Мелькнуло страшное, залитое кровью, с выбитым глазом лицо Камешокина, падавшего, раскинув руки, на проволоку. Нечеловеческий, в последнем напряжении, хрип:

- По мне, комиссар! По мне!

Преодолевая ужас, мгновенно понял Роман, что так надо и для него, и для Камешокина, и для всех. Прыгнул на обмякшее тело шахтера и оказался за проволокой, под скалой, где еще не было никого из своих.

Горячим секануло в плечо, и он, слабея, подумал: это конец, ему не добраться, не доцарапаться до вершины. Пулемет грохотал близко, прямо над головой. Выдергивая зубами чеку гранаты, Роман успел еще оглянуться, разом охватить все. Кривоногий Калмыков был выше других, лез, цепляясь за выступы. Пластался по крутизне, извиваясь ящерицей, гибкий Сичкарь с кинжалом в зубах. Увидел трупы внизу, Миколу Башибузенко, который исступленно рубил палашом колючую проволоку...

Он совсем не ощущал левую руку и понял, что сейчас сорвется с откоса. Последним усилием метнул гранату и, уже падая, беспомощно переворачиваясь в воздухе, заметил еще чью-то «лимонку», летевшую на пулемет: две ярких вспышки ослепили и оглушили его.

5

Прошел этот день, один из многих боевых дней в истории Первой Конной, далеко не самый трудный для красных кавалеристов. Скорее - вполне удачный. Рассеяны были остатки войск Султан-Гирея, мешавшие двигаться на Екатеринодар. Освобождено несколько станиц. Эскадрон, посланный в предгорья, во вражеский тыл, разрушил железнодорожную станцию. Отступая, беляки вынуждены были бросить там два бронепоезда, вагоны с боеприпасами.

Климент Ефремович связался наутро с командиром полка, подробно расспросил, как вышли к своим уцелевшие бойцы эскадрона, где похоронены Леснов и другие коммунисты. Позвонил Екатерине Давыдовне, чтобы в газете напечатали о героях.

Как-то раз, когда уже был занят Майкоп и военные действия почти прекратились, смущенный ординарец доложил:

- Там к вам делегация прибыла, человек сорок. Просят выйти.

- Зачем?

- Говорят, по личному и очень важному делу. Ворошилов потуже затянул ремень с кобурой револьвера.

Люди ожидали его в строю. Вычищенные лошади - ровной шеренгой. До светлого сияния надраены металлические части сбруи. Всадники словно явились на торжество: все выбриты, одежда аккуратно заправлена.