На букву "М"

Я, столкнувшись с ним утром в коридоре, втайне даже обрадовалась, что выбрала не привычные потёртые джинсы, а тоже приоделась строго. Под стать девушке Бонда: волосы в узел, туфли на каблуках, узкая юбка, а к ней прилагался слегка расклешённый жакет с крупными пуговицами, широкими рукавами три четверти, в которые выше локтя уходили атласные перчатки. Я правда не ради Данилова так нарядилась, а со злости. Мне предстояло сегодня серьёзно поговорить с этими двумя хмырями: Агранским и Анисьевым. И я чувствовала себя скорее Джеки Кеннеди, готовой этих обоих не меньше, чем казнить.

— Без операции никак, Леонид Юрьевич, — буднично объяснял доктор. Зрение ваше садиться начало ещё до аварии. А после полученных повреждений необратимо — травматическая катаракта. Оба хрусталика нужно менять. Можно сказать, это меньшая из проблем после аварии. Насколько серьёзны остальные, нам не понять, пока не устраним эту проблему. Но это хорошие новости, — почему-то посмотрел врач на меня, застывшую истуканом за стулом Данилова. — Возможно, после полного выздоровления даже очки вам больше не понадобятся. Процентов на девяносто есть надежда зрение восстановить. Можно сказать, не было бы счастья, — тепло улыбнулся он, — да несчастье помогло.

— И когда первая операция? — закинул ногу на ногу Данилов. Я положила руку ему на плечо и ободряюще сжала. Он явно нервничал.

— Давайте посмотрим на какой день я могу вас записать, — защёлкал доктор мышью и уставился в экран. — Да хоть на завтра, — снова поднял он глаза на меня.

— На завтра?! — дёрнулся Данилов. И не могу сказать: у меня ёкнуло в груди на этот его возглас или вместе с ним, но я тоже разволновалась. — То есть уже завтра я смогу видеть?

— Теоретически да, на один прооперированный глаз. Буквально через два-три часа после операции. Но мы, конечно, рекомендуем глаз ещё сутки-двое поберечь. А второй хрусталик заменим уже месяца через три.

— А сколько времени длится сама операция? Какая-то дополнительная подготовка нужна? — подала голос я, давая Данилову время собраться с мыслями.

Доктор удивлённо приподнял кустистые брови.

— В идеале десять минут, — снова улыбнулся он мне. — Но в особо сложных случаях бывает и до двух с половиной часов. Предварительно обычно сдают только анализы, но это всё у нас есть. Сама операция идёт под местным наркозом, то есть особой подготовки не требуется. Простите за любопытство, это ведь вы мне звонили, уточняли про лидокаин?

— Я, — мотнула я головой.

— Это Софья, господин доктор, — положил Данилов свою ладонь сверху на мою, всё ещё лежащую на его плече. — Моё всё. Глаза, голос, дыхание, вдохновение, пульс.

— А что же вы у меня стоите, Софья, — доктор вдруг словно сам неожиданно прозрел, засуетился. — Присаживайтесь. К столу. А я вам всё подробно распишу о послеоперационном уходе. Я же правильно понял, что Леонид Юрьевич теперь под вашим неусыпным контролем? — лично подскочил и пододвинул он мне стул.

— Я бы назвал это заботой, — хмыкнул Данилов, — но как вам будет угодно.

И всё то время, пока врач говорил, я поглядывала на Великого Писателя. Он нервничал. И нервничал интересно: застыл мумией и, казалось, даже не дышал. Только испуганно билась выпуклая синяя жилка на шее.

— Ну что, записываю на завтра? — протянул мне исписанный корявым почерком листок доктор.

— Нет, — резко осадил его Данилов. — Дайте мне ещё пару недель.

— Мн-н-н… ясно, — процедил тот, хотя ничего ему было не ясно: как человек, которому говорят, что завтра он прозреет, может отказываться. — Но как ваш лечащий врач… рекомендовал бы, если необходимо отложить, то не более чем на десять дней.

— На середину августа, — не сдавался Данилов.

— Давайте на начало, — не уступал врач.

— На десятое, — торговался пациент.

— Седьмое, — возразил док и снова защёлкал мышью. — Хороший день — среда. Устроит, Леонид Юрьевич?

— Записывайте, — кивнул тот.

— Ну значит, седьмого августа вас жду, — поднялся врач из-за стола, и я тоже вскочила.

Он горячо похлопал Данилова по спине и закрыл за нами дверь, когда за руку, привычно сплетя пальцы, мы вышли. Данилов сжал мои до хруста, но так ничего и не сказал.

Хотя нет, сказать всё же надумал. Остановил меня посреди коридора, развернул к себе. И даже набрал воздуха в грудь… когда на руках у женщины, что шла навстречу тявкнула собачка.

— Тихо, Мася, — пригрозила она.

Данилов медленно повернулся на этот голос.

— Ксения Андревна? — усмехнулся он и церемонно поклонился.

— Да ладно тебе, Лёнь, — глянув на него вскользь, обшаривала она меня глазами, словно проводила обыск. Хотелось спросить: Руки поднять? Ноги расставить? Нагнуться?

— Какими судьбами, мадам Андриевская? Или правильнее будет: сколько лет, сколько зим?

— Хотела справиться о твоём здоровье. Да так, потрещать. За жизнь, — теперь взглядом она меня хотела смахнуть, как крошки со стола. И скривилась, словно увидела муху в супе. — Наедине.

— Ты про Софью? — удивительно точным движением поймал он меня за руку и запечатлел на атласе перчатки поцелуй. — Так я без неё никак.