На чаше весов

— Что-то случилось? — Нахмурившись, спрашивает Вадим, внимательно глядя на мужчину.

— Да, случилось. — Тут же отвечает тот, поджимает губы, и чуть ли не с отчаяньем выдает. — У выздоровевших пациентов с Калидусом появились новые симптомы, за два последних для у нас уже восемь сообщений.

Я выпучиваю глаза и подбираюсь к мужчинам ближе, чтобы слышать лучше.

— Что? Какие симптомы? — Напрягается Вадим.

— Корковая глухота, слуховые галюцинации, нарушение памяти. Все это указывает на поражение коры височной доли. Но мы еще исследуем этот вопрос. Шесть пациентов уже у нас, мы обследуем их, двоих — везут. Но вы же понимаете, этими восемью случаями дело не кончится. — Мужчина удрученно качает головой, и, бросив на меня мимолетный взгляд, добавляет. — Мы еще не сообщили об этом в СМИ. Эти новые факты вызовут жуткий резонанс, понимаете?

— Почему ГСУ не в курсе?

— Не знаю. Думаю, вашему начальнику уже сообщили. Я не знаю, правда. — Повторяет мужчина. — Я думаю, нам стоит перенести встречу.

— Нет. Я так не думаю. — Твердо перебивает его Вадим, и добавляет, почти незаметно наклоняясь к мужчине и глядя на него пристальным настойчивым взглядом. — Мы с вами договорились.

Перевожу шокированный взгляд на Вадима. И что же у нас за дело такое к нему, что не может подождать? Разве оно может быть важнее того, что происходит? Но Вадиму, кажется, наплевать, он как лошадь в шорах, видит только один путь, только тот, который запланировал он, и до проблем других людей ему нет дела.

В его голосе и жестах мне видится едва заметная угроза, и мужчина, очевидно, улавливает невербальный посыл. Он трет подбородок, раздосадовано морщится, смотрит на наручные часы и наконец, сдавшись, хмуро бросает:

— Ладно. Я уделю вам время. Но не более пяти минут, учтите.

Он входит обратно в кабинет, мы входим следом. Это очень странный кабинет: стены, пол, потолок, мебель и даже компьютер, все до рези в глазах белоснежное. Мужчину — хозяина кабинета, одетого в белый халат, в этом кабинете можно запросто потерять.

— Проходите, рассказывайте. — Говорит мужчина, опираясь о столешницу, скрещивая руки на груди. Он выглядит напряженным и рассерженным из-за того, что мы отрываем его от важного дела, и смотрит почему-то на меня.

Я непонимающе хлопаю ресницами и молчу. Я знать не знаю, зачем мы здесь.

— Агата, это Тимур Миттер. Один из лучших нейробиологов страны. Тимур, это Агата, я рассказывал вам о ней. Ей нужна помощь. — Представляет нас друг другу Вадим, на что мужчина лишь кивает, я же, забыв о приличиях, широко открываю рот от удивления.

— Что? — Только и получается выдавить из себя. Выходит этот мужчина — тот самый человек, который должен был помочь мне. Но, черт возьми, сейчас? От растерянности я забываю все слова. — Вадим… разве… Сейчас не время… Боже… ты же слышал, ситуация…

— Ничего страшного, Агата. — Перебивает мой жалкий лепет мужчина. — Мы ведь действительно договаривались заранее, так что не будем терять время. Расскажите, в чем ваша проблема.

Смотрю на мужчину, снова на Вадима. Наконец захлопываю рот.

— У меня нет проблем. — Выдаю на выдохе, вперившись взглядом в лицо Вадима. Тот недовольно цокает языком и достает телефон из кармана.

— Я должен позвонить. Я оставлю вас. Агата, ты можешь рассказать Тимуру обо всем, что тебя беспокоит. Ему можно доверять. Я уверен, он сможет тебе помочь.

Вадим выходит из комнаты, а я продолжаю смотреть на закрывшуюся за ним дверь. Да что это за бред? Что я должна рассказывать этому человеку? Какие, к черту, проблемы?

И что мои проблемы по сравнению с тем, что твориться в стране?

— Агата? — Мужчина заставляет меня повернуться к себе. Он смотрит на меня вопросительно приподняв бровь и снова бросает взгляд на часы. — Я вас внимательно слушаю.

— Эм… — Отзываюсь я, тру ладони между собой и пожимаю плечами. — Я даже не знаю, что, вы хотите от меня услышать.

Мужчина вздыхает и снисходительно качает головой.

— Вадим говорил, что вы обладаете мощной эмпатией, но при этом погружение в чужие эмоции причиняет вам физическую боль. Это так?

— Да. — Протягиваю неуверенно и почему-то напрягаюсь. Те несколько человек, которым я осмелилась рассказать о своих способностях, реагировали по-разному, но никто не воспринимал их вот таким образом, будто это что-то само собой разумеющееся, простое и понятное.

— Испытывая чужие эмоции, вы осознаете, что они чужие? Можете отделить себя от других людей? — Спрашивает мужчина, поправив очки в тонкой прямоугольной оправе.

— Обычно либо нет, либо очень плохо. Вообще, зависит от интенсивности эмоции. Если эмоция слишком сильная, я в ней теряюсь. — Осторожно рассказываю я, поглядывая на мужчину с недоверием. Он с умным видом слушает меня и понимающе кивает, но я не могу избавиться от ощущения, что он вот-вот рассмеется надо мной.

Однако мужчина не смеется. Он снова кивает, пару секунд о чем-то размышляет, затем отталкивается от стола, снова бросает взгляд на часы.