На чаше весов

Сглатываю и быстро моргаю. Тимур говорит, а во мне детонирует сразу несколько чувств. Они взрываются во мне словно фейерверк, быстро и мощно, так, что я даже не успеваю понять, что есть что. Я даже не могу понять, приятные они или нет, не говоря о том, чтобы дать им название. Замечаю одновременно и то, что моя челюсть сжимается, глаза начинает щипать, в груди разливается ноющая боль, а в животе странно теплеет.

Отворачиваюсь и обнимаю себя руками.

— Ничего между нами нет. — Стараюсь говорить твердо, но мой голос дрожит. Я хочу сказать фразу так, будто мне безразлично ее содержание, но звучит она так, будто мне жаль. И эти непроизвольные реакции моего тела, еще сильнее меня расстраивают.

— Ты уверенна? — Тихо и как-то грустно спрашивает Тимур.

Я не отвечаю. Не поворачиваюсь. Я не умею врать. Я — открытая книга.

Между нами ничего нет. Ничего, что помешало бы Тимуру сделать то, для чего он сюда пришел. Но что-то есть во мне, что не позволит ему это сделать.

— Я так и думал. — Глухо звучит голос Тимура за моей спиной. — То как вы смотрите друг на друга…

Голос Тимура обрывается. Я вздрагиваю и закрываю глаза, морщусь, пытаясь не дать его словам проникнуть в мое сознание. Между нами ничего нет.

— Я… пойду. — Говорит Тимур из коридора и щелкает дверным замком. — Если я буду тебе нужен, ты знаешь, где меня найти.

Голос Тимура прерывистый и печальный. Он врезается в мою спину, словно тысячи раскаленных игл. Мне так жаль. Мне невыносимо жаль. Я резко оборачиваюсь. Я хочу окликнуть его, попросить прощения, но наталкиваюсь на уже закрытую дверь.

Шумно выдыхаю воздух. К глазам подступают слезы. Что со мной? Что со мной происходит?

Во всем виноват Вадим.

Вадим. Вадим. Вадим. Это чертово имя в каждой нервной клетке. В сжатых добела кулаках. В горячих слезах. В болезненно сжимающемся сердце. В сладком трепетании в животе.

Почему его так много в моих мыслях? Почему его так много???

Он как чертов воздух, занимает все предоставленное пространство. Да что там. Он проникает, даже туда, куда я никогда не хотела бы его впустить.

Он — проклятый вирус, разрушающий меня на уровне молекул, атомов, микрочастиц.

Ненавижу его. Ненавижу за то, что он все это делает со мной.

Ему мало того, что он отобрал мою свободу, теперь он еще и решает за меня, кто может ко мне прикасаться.

Проклятый деспот. Тиран. Скотина. Урод.

Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу.

Будь он проклят.

Меня сотрясает крупная дрожь. Меня колотит. Хватаю стоящий на столе стакан, с трудом наливаю воды и залпом осушаю его. Перед глазами стоит Вадим. Мне хочется его ударить, я хочу, чтобы ему было больно. Поэтому швыряю в него стакан. Но стакан не достигает цели, он врезается в стену и разлетается на мелкие осколки.

Туда же летит ни в чем неповинный табурет. Ударяется о стену и отскакивает.

Моя злость требует выхода. Она раздирает меня на куски.

Я лихорадочно оглядываю кухню, ищу то, что можно было бы разбить, разрушить, уничтожить. Хватаю стоящие на столе тарелки и с размаху бросаю их на пол. Звук, с которым они разбиваются, настоящая услада для моего слуха. Но мне мало.

Мне не хватает воздуха. Проклятое платье душит. Воротник сжимает горло, и не дает вздохнуть. Я тяну его изо всех сил, но трикотаж не поддается, тогда я резко дергаю ткань, так что, воротник рвется по шву на шее. Я наконец могу вдохнуть полной грудью, и это дает мне силы.

Почти вибрируя от злости, бросаюсь в комнату, скидываю на пол подушку, злобно втаптываю ее ногами в пол. Попавшийся под руки пульт от телевизора летит в стену и разбивается. Хватаю тяжелую вазу из толстого стекла и швыряю ее о пол. Но этой стерве ни почем, она будто из стали. Как и сердце этого чертова гада. Злобно улыбаюсь и, упав на колени, принимаюсь остервенело лупить ею о пол. Я бью, бью и бью, но моих сил не хватает, чтобы разбить. С диким ревом бросаю ее в стену. Треск стекла, разломавшегося на две части, приносит небывалое облегчение, почти радость.

Дышу глубоко и рвано. Упираюсь руками в пол и смеюсь. Я смеюсь и рыдаю. Долго, горько. Так, будто сошла с ума. По моим щекам катятся слезы, со временем смех утихает и все больше перерастает в беззвучные всхлипы.

На глупую вспышку ярости я растратила все свои силы, я не могу даже подняться с пола. Я просто сижу и смотрю на разбитую вазу и понимаю, что легче не стало. Злость выплеснута, но боль осталась. Осталась обида, осталась жалость, разочарование. Остались ненавистное влечение и какая-то глупая надежда.

Я сумасшедшая. Я одержимая. Я не принадлежу себе.

Оглядываю полуразрушенную квартиру, встаю с колен. Возвращаюсь на кухню, аккуратно обхожу осколки. На глаза попадается бутылка шампанского, привезенная мной из прошлой жизни. Беру ее в руки и не без труда откупориваю, делаю глоток прямо из бутылки и морщусь, зажав рот рукой. Пузырьки щекочут язык, но не приносят удовольствия. Ну и плевать, мне нужно заглушить этот ураган, что бушует внутри меня. Я решаю пить, пока не отключусь. Прикладываюсь к горлышку еще раз и слышу звонок в дверь.