Я рискнула и осторожно приблизилась. И впрямь, у неё были уши. Вдруг Минхо рассмеялся. Да что?
– Вот уж не думал, что жить с Фениксом так интересно. Я своими глазами увидел чудо.
– Что?
– Это опщин, – пояснил Минхо. – Богиня богатства и защитница дома. Она пришла к тебе, а ты вместо поклонений бегаешь от неё.
– Ну почему змея? – ныла я, не желая приближаться к богине.
– Ну, говорят, она может явиться в виде крысы.
– Ничуть не лучше.
Я переборола себя и, закрыв глаза, совершила писон и поклоны. Когда открыла глаза, змея уже уползла, но на её месте были монетки.
– Где она? – спросила я у Минхо.
Сульса указал пальцем на тень от дома. Хорошо, что я не видела, как она туда уползла. Богиня или нет, а я ещё несколько дней сотрясалась бы от мысли, что где-то тут обитает змея или крыса.
– Ну, ты хотя бы её не оскорбила, – усмехнулся Минхо, поднимая монетки. – Было бы жаль, если бы я вдруг обнищал. Но не волнуйся, даже бедный я бы смог позаботиться о тебе.
– Мне нравится твоя уверенность, – парировала я.
А следующий день был чхусок – главный праздник середины осени, или праздник урожая. Мы встали ещё ночью, чтобы подготовить стол для церемонии кормления духов предков. Стол был не таким роскошным, как в ордене Черепахи, и состоял в основном из рисовых блюд: рис, тток, рисовые хлебцы сонпхён, макколи – и сладкого: сонпхёны, сухофрукты, орехи, хурма, медовые сладости – но зато свой. На церемонию чхарэ утром к нам пришли матушка Минён, Суюн и его отец. Что ж, может, не по крови, но это была семья Минхо.
– Суа, деточка, – сказала Минён, подавая мне новый ханбок, – я сшила его специально для тебя. Он немного проще, чем янбанское одеяние…
– Но невероятно красивый и удобный, – перебила я. – Это даже лучше!
В Сэге любили преуменьшать свои заслуги, а матушка Минён была вдвойне скромной для такой кудесницы. Если оставаться в этом мире, то было бы неплохо обзавестись практичными навыками. Я попросила матушку Минён поучить меня шить. А что, вдруг придётся заштопывать одежду себе или Минхо? Поскольку на чхусок было принято надевать новую одежду, я решила сразу же и примерить подарок. Поразительно, но ханбок, который она сшила для меня в этот раз, действительно был лаконичным в сравнении со своими традиционными собратьями и необычным по расцветке. Красный верх с серыми корым и светло-серый низ. Причём ткань чогори чуть просвечивала и, если носить без множества внутренних кофточек, создавался более завлекательный образ, а подъюбник, входивший в комплект, был гофрированным и расписан тёмными листьями. Несмотря на то, что чогори была укороченная, пояс-малги не требовался. На середину чхимы подвесили плетёную бабочку с двумя кисточками красного и фиолетового цвета. Но чтобы ханбок имел правильную форму колокольчика, всё ещё приходилось поддевать кучу нижних юбок. Как было бы удобно, изобрети они тут современный кринолин… Я подбросила идею делать десамчхиму с тонкими кольцами из бамбука, и матушка Минён отозвалась с восторгом. Мы договорились попробовать воплотить эту идею в ближайшее время, когда я найду времечко зайти к ней домой. Ах, какая всё-таки чудесная женщина, и так горит своим делом! Живя в моём мире, она была бы невероятно известным дизайнером одежды! Мужчины тоже оценили старания матушки Минён. После чхарэ мы с Минхо отправились на могилу его предков. Это действо уже называлось сонмё. Пришлось подниматься в гору, но, признаться, место, выбранное Минхо для своих родителей, было живописным, и энергия здесь была благодатная. Холмики немного заросли сорняками и засорились листьями, поэтому мы с Минхо занялись польчхо – пропалыванием травы в знак проявления почтительности и уважения к предкам. Здесь же, на могилах, провели небольшую чайную церемонию чхаре (тоже в качестве «кормления духов») и поболтали о разном.
– А ты знаешь, почему всё-таки принято так много совершать «жертвоприношений»? – спросила я Минхо. – Неужели одного чхарэ дома недостаточно для предков?
– Думаю, это связано с тремя частями души.
Я выразила удивление, и Минхо услужливо пояснил.
– Считается, что у души три части. Ты об этом не читала в священных трактатах? Хон отправляется на небо, пэк – в землю, а кви остаётся в табличке предков синджу в родовом храме. По крайней мере, это один из взглядов на то, что происходит с человеком после смерти.
Мы спустились с горы в послеобеденное время. Деревня праздновала. На площади у старинного дерева было особенно многолюдно и шумно: стояли лавки, где всех угощали едой и вином, играли самульнори на четырёх ударных инструментах, пританцовывали, чуть в стороне мужчины соревновались в ссирым и болели друг за друга, девушки метали стрелы в корзинку, играя в тхухо, дети бросали конвертики в игре «такчичиги», старики рубились в карточную «хато». Каким был чхусок в своём символическом значении, такими изобильными были и развлечения.
– Присоединимся? – предложила я Минхо.