На что похоже счастье

– Ничего страшного, ничего страшного, – повторяла она. В наступившей тишине ее слова казались до странности громкими. – Я все равно давно собиралась передвинуть эту стойку.

Протиснувшись мимо Грэма и ничем не выказав, что его лицо ей знакомо, она принялась ликвидировать разгром. Элли по-прежнему стояла столбом посреди разноцветных россыпей на полу. Ей было мучительно стыдно за свою пропотевшую майку и стянутые в небрежный хвост волосы, за тот факт, что все утро она провела, потея в душном магазине в обществе гигантского плюшевого омара. Потом она вспомнила, что до сих пор судорожно сжимает в руке газету, и свернула ее в трубку, не зная, что сказать. Оставалось только глупо разглядывать кафельные плитки под ногами.

Грэм прикрыл за собой дверь и, ни слова не говоря, присел на корточки рядом с Мег и принялся двумя руками сгребать леденцы в кучки. Остальные покупатели, по всей видимости ошарашенные не меньше Элли, во все глаза смотрели на него. Ее взгляд был прикован к его широкой спине, той самой спине, которая мелькала перед ней во время их прогулки по пляжу в тот день, и сердце готово было выскочить у нее из груди. Несмотря на то что она стояла прямо под кондиционером, ее вдруг снова бросило в пот. Глаза защипало, лицу стало жарко. Может, у нее тепловой удар?

– Ну вот, катастрофа предотвращена, – сказал Грэм, распрямляясь.

Мег со шваброй поспешила обратно, а остальные покупатели начали понемногу вспоминать, зачем вообще сюда пришли, и, повернувшись обратно к при лавку, принялись заказывать сэндвичи, и, к облегчению Элли, неестественная тишина, воцарившаяся в зале, рассеялась, сменившись позвякиванием посуды и смехом.

– Спасибо, – произнесла она негромко, не в силах заставить себя взглянуть на него, хотя всей кожей чувствовала на себе его взгляд – как ожог.

Он кашлянул и сдвинул очки на макушку, а потом вскинул бровь, и маленький шрамик в виде полумесяца над ней тоже дрогнул. Элли ощутила, как сердце у нее в груди отозвалось болезненным толчком, словно было тоже связано с ними незримыми хрупкими нитями. Ей хотелось что-то сказать, но язык прилип к нёбу, и прежде, чем она смогла хотя бы попробовать, дверь снова открылась и в зале опять воцарилась гробовая тишина, потому что вошла Оливия, свежая, как утренняя роза, и невыносимо прекрасная.

– Прошу прощения, – произнесла она, направляясь прямиком к Грэму. Потом взмахнула телефоном, так что сверкнули стразы на чехле. – Мой агент. – Она наморщила носик, покосившись на одинокий зеленый леденец, прилипший к его колену. – Ты что, ползал тут по полу?

– У нас здесь случилась небольшая авария, – ответил Грэм, стряхивая конфету. – Пришлось поучаствовать в ликвидации.

Оливия рассеянно огляделась по сторонам:

– У них тут что, нет для этого специальных людей?

– Люди есть, – сообщила Мег, неожиданно вновь появляясь рядом с ними с запотевшим стаканчиком чая со льдом в каждой руке. – Вам нужны сэндвичи или столик на двоих?

– Наверное, и то и другое, – с сомнением в голосе отозвалась Оливия и обвела взглядом крошечный зальчик, в ко тором семьи туристов ели принесенный в корзинках обед.

Элли сунула газету под мышку, стараясь не встречаться взглядом с Грэмом, в глазах которого застыл вопрос, и взяла у Мег стаканчики.

– Большое спасибо, – сказала она. – Мне нужно возвращаться.

– Рад был тебя видеть, – сказал Грэм, и Элли неловко кивнула.

Уже открывая дверь, она услышала, как Оливия поинтересовалась:

– Ты что, ее знаешь?

Дожидаться ответа она не стала.

Очутившись на улице, она на ватных ногах поспешила через сквер обратно в магазин. Дверь была подперта старой ловушкой для омара, и, хотя в лицо ей ударила волна горячего воздуха, густая и душная, Элли охватило немыслимое облегчение.

Мама сидела за прилавком, опустив подбородок на одну руку, а другой промокала взмокший лоб косынкой. При виде Элли она распрямилась:

– У тебя такой вид, как будто ты только что пробежала марафон.

– Почти так оно и есть. – Элли поставила на прилавок стаканы, с которых капало. Она только сейчас заметила, что у нее трясутся руки, и попыталась унять дрожь, украдкой сунув газету, которую держала под мышкой, за одну из корзин с игрушками, стоявших у ее ног, чтобы вернуться к ней потом.

– Тебе нехорошо? – забеспокоилась мама, и Элли мотнула головой.

– Все в полном порядке, – заверила она, но это была не совсем правда. У нее голова шла кругом. Она была потрясена статьей об отце. Она устала бегать от Грэма. Ей было плохо. У нее было разбито сердце. Все было далеко не в порядке.

– Это хорошо, – сказала мама. – Потому что я хочу закончить с витринами.

Элли устало вздохнула. У мамы была утомительная привычка каждые несколько недель менять оформление двух витрин.

– Сегодня? – спросила она, хотя на самом деле ее вопрос должен был звучать как «В такую жару?».

Мама предпочла проигнорировать ее недовольство.

– Сегодня ничем не хуже и не лучше любого другого дня, – пожала плечами она. – Думаю, шахматную доску надо сдвинуть в сторону, вокруг разложить какие-нибудь ракушки, а на освободившееся место повесить твои рамки.