Когда они уже почти дошли до ее дома, Грэм замедлил шаг и обернулся к ней. Их глаза на краткий миг встретились в темноте, и она увидела в его взгляде бесконечную тревогу. Он открыл рот, как будто хотел что-то сказать, потом снова закрыл его. В глазах у него промелькнула боль.
Элли уже рисовала в уме картины того, что неминуемо должен был принести с собой завтрашний день, понимая, что он сейчас наверняка занят тем же самым: позвонить пресс-агентам и адвокатам, приготовиться к разговору с менеджером, обдумать негативные последствия для репутации. Мало что так интересовало мир, как сорвавшаяся с катушек знаменитость, мало что так возбуждало, как публичная потеря самообладания. И кому какое дело, что репортеры преследовали их и вели себя чересчур агрессивно. Все, что будет их волновать, – это что Грэм ударил одного из них.
Элли посмотрела на дом. Даже сквозь частокол деревьев она видела, что на кухне горит свет. Казалось, с тех пор, как мама оставила ее бултыхаться в воде, прошла целая жизнь; она наверняка уже волнуется, куда Элли запропастилась. При мысли о том, что придется рассказать обо всем маме, Элли стало тошно.
Когда она снова взглянула на Грэма, он все еще смотрел на нее.
– Прости, пожалуйста, – сказал он, немного помолчав.
Она смотрела, как шевелятся его губы, и ей вспомнился их поцелуй на пляже. А ведь они сейчас должны были быть на пикнике, промелькнула вдруг у нее мысль, но сама эта идея теперь казалась немыслимо далекой, как будто ее придумали два совершенно других человека.
Элли покачала головой:
– Ты не виноват.
– Но я испортил все еще больше, – ровным голосом произнес Грэм. – Теперь они раздуют эту историю до небес.
– Все в порядке, – сказала Элли, хотя понимала, что ничего не в порядке.
Она приняла решение держаться от него подальше, чтобы не вляпаться именно в такую ситуацию, но снова подпала под его чары, бесповоротно и, пожалуй, неотвратимо. И теперь ей казалось нечестным, что все ее душевные метания были только ради того, чтобы вновь окончиться ничем.
Сколько можно было так терзать их обоих?
– Пожалуй, мне пора, – сказала она, оглядываясь на дом.
Между ними в воздухе висела какая-то напряженность, и Грэм выдавил из себя улыбку. Но это была ненастоящая, актерская улыбка, кривая и натянутая, и она померкла, едва она взяла его за руку.
– Послушай, – сказал он, сжимая ее пальцы в своих. Вид у него был решительный. – Я сделаю все, что будет в моих силах, чтобы замять всю эту историю. Ты веришь мне?
Она кивнула, пытаясь сделать вид, что верит, и, развернувшись, зашагала по дорожке, ведущей к дому, а он остался стоять на улице. Лишь уже очутившись на крыльце, она привалилась к двери и сделала несколько глубоких вдохов, прежде чем повернуть ручку. Мама хлопотала на кухне, и Элли вдруг отчетливо поняла, что если заговорит с ней, то не выдержит и разрыдается, а к этому она сейчас была не готова – к объяснениям и признаниям, ко всем тягостным последствиям этого вечера, – поэтому она лишь хрипло крикнула: «Привет!» – и поспешила подняться к себе.
Очутившись в комнате, она схватила ноутбук и, устроившись с ним на кровати, стала смотреть, что пишут в Интернете про Грэма. Самые свежие ссылки были на его сегодняшние фотографии в обществе Оливии перед кулинарией и на немногочисленные статьи с рассуждениями о том, в каком фильме он будет сниматься дальше. Ни о репортере с подбитым глазом, ни о разбитой камере, ни о загадочной рыжеволосой девушке, незаконной дочери потенциального кандидата в президенты, пока нигде не было ни слова.
Остаток вечера она провела в кровати, уверяя маму из-за двери, что не хочет есть, и без конца нажимая на кнопку «обновить», так что в конце концов слова и строчки стали расплываться и сливаться друг с другом, превращаясь в бессмысленный набор букв.
Элли понятия не имела, во сколько заснула, но, когда она проснулась, за окнами было еще темно. Не сразу нащупав телефон, она взглянула на экран и увидела, что сейчас только самое начало шестого. На нее немедленно нахлынули воспоминания о событиях предыдущего вечера, и она в панике схватилась за ноутбук.
На этот раз поиск выдал ей то, что она искала. Все до мельчайших подробностей. С упавшим сердцем она пробежала глазами заголовки. «Грэм идет вразнос»; «Ларкин зажигает „фонари“»; «Истинное лицо Ларкина». Она прокручивала статью за статьей, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота, и задавалась вопросом, видел ли уже все это Грэм. Самые первые из них появились в Сети уже в одиннадцать вечера – видимо, практически сразу же после того, как Элли уснула. Некоторые сопровождались фотографией Грэма за миг до того, как был нанесен злосчастный удар: локоть за ухом, точно у лучника, натягивающего тетиву, лицо мрачнее тучи. На заднем плане Элли различила валяющееся на земле полотенце с морскими коньками, а рядом с ним свою собственную бледную руку и несколько прядей рыжеватых волос.