На далеких окраинах

— А мы думали, что ты уже сдох, право... Засел там на передовой линии...

Батогов подошел к столу и покосился на деньги, лежавшие под рукой Спелохватова. Перлович порывисто встал и вышел в другую комнату.

— Идет? — спросил он Спелохватова, вынимая из кармана пачку и накрыв ее картой.

— Сколько? — спросил банкомет.

— Не знаю.

— Да ну, не дури; ставь, как следует.

— Считай, мечи, и будь здоров, а я пойду туда к столу и «того». Алон...

Он взял Хмурова под руку и отошел от стола, оставив там деньги. Спелохватов тщательно пересчитал пачку Батогова, приложил столько же своих и протянул колоду, говоря:

— Срежьте кто-нибудь...

Щеголеватый адъютант ловко вынул карту и подрезал, Спелохватов вскрыл талию и открыл карту Батогова.

— А, дама... — произнес он.

Он начал метать медленно, с выдержкой, тщательно просматривая каждый абцуг.

Игра была интересна, не потому, что шел большой куш, превышавший половину всего банка, но потому, что единственный в данную минуту понтер закусывал с Хмуровым в другой комнате, совершенно равнодушно относясь к тому, что происходило на игорном столе.

Несколько десятков глаз жадно следили за пальцами Спелохватова, унизанными сверкавшими перстнями.

— Смотрю, — говорил Батогов Хмурову, чокаясь с ним стаканами, — факелы впереди, факелы сзади, болваны в красных халатах, твои, кажется; у одного так даже ружье никак было — только бы еще флейту с барабаном — совсем принцесса сиамская. Кто такая?

— Это, гм... это, братец ты мой, сама...

— Дама, — громко и совершенно покойно провозгласил Спелохватов.

— Вы имеете вашу даму-с, — подскочил к Батогову совершенно ему незнакомый господин, сообщая эту приятную новость.

— Я ее, кажется, сегодня в Мин-Урюке видел, — говорил Батогов. — Много ли там у тебя в банке? — крикнул он Спелохватову.

— Позвольте, я сейчас сосчитаю, — предложил свои услуги все тот же незнакомый господин.

— Убирайся к черту! — обрезал Батогов.

— Милостивый государь, вы... вы... вы...

— Хмуров, убери его, голубчик, — отнесся Батогов к хозяину и пошел к Спелохватову.

— Вот дикость нравов... — бормотал господин, посланный к черту, которому Хмуров говорил что-то вполголоса. — Да я, собственно, ничего, но к чему же такие резкости...

— Да ну, ладно, ладно, — говорил Хмуров. — Этак на всякую безделицу обижаться... помилуй...

— Да я и не обижаюсь... но все-таки, посуди сам...

Батогов стоял перед Спелохватовым и перебирал понтерки; Спелохватов распечатывал новую колоду. Оба были более, нежели покойны. Последний даже слегка улыбался. Со стороны можно было подумать, что они заняты простым пасьянсом. А между тем игра была громадная, такая, что у всех окружающих затаило дыхание и в комнате совершенно затихло; только и слышны были громкое сопение Гектора и шелковистый шелест новой колоды.

— Ну, голубчик, ва-банк со входящими и со всем прочим; готово?

— Готово.

Батогов вскрыл опять даму.

— Это кто же? — ткнул Хмуров пальцем в открытую карту.

— А вон та, с факелами...

— Дама! — вскричали разом несколько голосов.

— Ишь, ведь, как повезло, — произнес Батогов и придвинул к себе все, что было на столе.

Спелохватов отошел от стола.

— Закладывай теперь ты, — сказал он Батогову. — Ты сегодня в ударе.

— Ладно, — сказал Батогов, — после ужина.

Трудно было определить, когда именно начался ужин.

Уже давно ароматные дымящиеся мясные блюда стояли на столе, и публика давно уже подходила и брала себе на тарелки, что кому по вкусу. Только игра Батогова отвлекла общее внимание от сервированного стола, и теперь снова все хлынули в большое зало и загремели оставленными тарелками.

Приезд Батогова внес новый элемент в разнообразную болтовню пирующих. Было шумно, ели много, пили еще больше и уже большинство, что называется, не вязало лыка.

Игра после ужина возобновилась. Метал теперь Батогов, понтировать ему нашлось много охотников.

Босоногая, туземная прислуга Хмурова живо разобрала складной стол, вынесла вон все лишнее и в зале стало просторно.

А между тем Перлович ходил в темноте под окнами хмуровского дома, скрытый совершенно густой стенкой молодых тополей.

— Вот он мечет... — смотрел он, как в светлом четырехугольнике раскрытого окна, в синеватой мгле табачного дыма рисовалась темная окладистая борода Батогова. Чья-то спина заслонила его на минуту от глаз невидимого наблюдателя.

— Да, конечно, не может же везти целый вечер... — сказал кто-то, стряхивая за окно пепел своей сигары.

— Сорвут... это непременно... — добавил кто-то другой.

Перлович быстро отошел от окна и пошел отыскивать свою лошадь.

Вдоль стены двора, у врытых в землю точеных столбиков с кольцами, стояли разнокалиберные лошади хмуровских гостей, под самыми разнообразными седлами. Человека три туземцев ходили около них с своими нагайками, присматривая за животными и не допуская драться соседним жеребцам.

Перлович отыскал своего коня, вывел его, разобрал поводья и занес ногу в стремя. Занес и задумался.

— И связала же судьба с таким... Эй, Тамыр, привяжи-ка ее опять, — сказал он туземцу, передавая ему поводья.

Он снял шапку, обтер платком пот и подошел опять к окнам.

— Ну, что? — говорил кто-то.