На далеких окраинах

Юсуп успел только на одно мгновение обернуться и взглянуть вниз; ему показалось, что Батогов прорвался из этого круга, а значит через секунду будет вне всякой опасности, разве пуля догонит его Орлика, а уж никак не эти усталые кони барантачей (Юсуп, еще в первую минуту атаки, успел заметить, что лошади неприятеля были значительно изнурены). Это было то мгновение, когда Батогов, ринувшись на разбойников, пытавшихся заскакать наперерез Марфе Васильевне, опрокинул ударом своего коня одного из них и, казалось, открыл себе этим выход. Но это только казалось. Печальной развязки свалки под карагачами не видел уже верный джигит и занят был исполнением последнего приказания своего господина: «Спасай марджу!»

Еще раз оглянулся назад Юсуп. Далеко позади тянулась дорога; ничего на ней не было видно; только клубы пыли, поднятые ногами скачущих лошадей, расползались по ветру и медленно оседали на густую темно-зеленую листву тутовых деревьев...

— Где же тюра? — думал джигит и тоскливо оглядывался на пустую дорогу.

Марфа Васильевна, бледная, испуганная донельзя неожиданной развязкой своей утренней прогулки, в первую минуту забыла обо всем: забыла о Батогове, забыла о Брилло, так неожиданно и так некстати появившемся со своим спутником, секундантом... Ей чудились только кругом страшные скуластые рожи, длинные пики, ей слышались сзади выстрелы и дикие и яростные вопли, и рев преследователей. А между тем преследования не было никакого.

Юсуп схватил ее за талию (на всякий случай: «Все крепче сидеть будет» — думал джигит). Марфе Васильевне показалось, что ее уже срывают с седла. Она взвизгнула и судорожно уцепилась за гриву Бельчика.

Вдали, много впереди их, белелся китель доктора, прежде всех позаботившегося о своем спасении.

Навстречу, не спеша, ехал всадник, по-видимому, ничего не знавший о происшедшем. Увидев беглецов, он остановил свою лошадь и озадаченно смотрел, стараясь сквозь пыль разглядеть скачущих.

***

Перлович был у себя на даче эту ночь; он сводил счета и писал накладные для отправки своего товара на передовую линию. Захо и другой какой-то купец из маловажных только что вышли из сада и садились на лошадей; они приезжали к Перловичу посоветоваться о каком-то особенном торговом обороте: им хотелось поприжать туземных купцов, учинив один из замоскворецких фортелей, и они думали втянуть сюда Перловича, да только тот не мог ответить им ничего более или менее определенного, не потому, чтобы хотел уклониться от предложения, а просто потому же, почему у себя в одной из накладных он машинально написал вместо: «для отправки в Яны-Курган — двести коробок сардин малого формата; четыре ящика мадеры №...» и т.д., «ведь связала же судьба с...» Но тут же спохватился, разорвал испорченную накладную и посмотрел на гостей такими глазами, в которых самый недогадливый мог бы ясно прочитать: «А не пора ли вам по домам, гости почтенные? Мне теперь совсем не до торговых оборотов и замоскворецких фортелей».

— Ты ничего не заметил? — спрашивал Захо своего товарища, тяжело влезая на седло и умащиваясь.

— Это насчет чаю-то?

— Нет, не то, а совсем другое... Мне, вот уже второй день кажется, что, судя по некоторым признакам, Перлович или рехнулся, или близок к этому.

— Ну, вот!

— Да так. У Хмурова тогда: он думает, что его не видели, а...

— Это под окошками-то?

— Да.

— Это действительно странно. Да вот и теперь: чай готов, посуда подана; Шарип и вина принес: потому, немного понатерся уже и знает, что нужно; три часа сидели, а он и не предложил...

— Да ты бы сам налил.

— Неловко.

— А счет-то хмуровский как подмахнул.

— Как?

— Вверх ногами.

— Гм, смотри, скоро подмахнет где-нибудь Фердинанд восьмой — ну, и баста.

— Диковинное дело!

Едва только уехали купцы, Перлович бросил свою работу и посмотрел на часы.

— Половина третьего, никак уже светать начинает, — подумал он. — Черномазый дьяволенок! — произнес он громко.

— Эге! — отозвался Шарип, показываясь до половины в двери.

— Что тебе нужно?

— Тюра, звал сейчас.

Перлович махнул отрицательно рукой и стал наливать себе чай в стакан.

— Неужели они его задержали? — думал Перлович наполовину про себя, наполовину вслух. — Это было бы скверно; станут допытываться... не хотелось бы...

— Тюра, — начал опять Шарип у дверей.

— А?

— Самовар... — показал рукой сарт.

Перлович забыл завернуть кран; вода бежала на табурет, с него лилась на ковры и по сакле распространился беловатый пар.

— Эй, эй! — донесся из-за садовой стены сиплый детский крик.

Перлович быстро вышел из сакли, сбежал с лестницы и направился к калитке.

Маленькая фигурка сидела на корточках, как раз у самого порога, и скалила зубы.

— Отнес? — спросил его Перлович, придержав на всякий случай за ворот.

— Отнес.

— Ну что?

— Бить хоти, да я убежал... Акча давай; ты говорил, много акча давать будешь...

Перловичу хотелось удостовериться, дошла ли его записка, действительно, по назначению.

— А какой тюра взял у тебя бумагу? — спросил он.

— Там два тюра был: красный и черный; у красного голова завязана, черный — Малайку по морде бил...