На далеких рубежах

Живая работа с людьми, особенно с летчиками, никак не клеилась у секретаря партбюро. Он оставался техником и втайне ожидал того момента, когда наконец коммунисты изберут нового секретаря, чтобы ему скорее возвратиться к авиационным приборам.

Замполит не раз упрекал секретаря партбюро за то, что он слишком увлекается технической стороной дела, поэтому тот и смутился сейчас, почувствовав свою слабую сторону.

-- Ну, а как насчет проекта решения? -- спросил Донцов у замполита.

-- Соберем вечером всех членов бюро, выслушаем мнения и набросаем в черновике. А на собрании подредактируем. Как вы думаете?

-- Можно и так, -- согласился Донцов. -- Коллективно оно лучше.

-- Вот именно.

Гришин, следя за подготовкой партийного собрания, сожалел о своем необдуманном намерении упрятать Поддубного и Дроздова в кабины самолетов. Дело было шито белыми нитками -- как он не подумал об этом? Теперь его и впрямь могут обвинить в том, что он преднамеренно зажимал критику. Замполит не преминет заявить на собрании о злополучном дежурстве и безусловно, даст этому делу соответствующую подкладку...

В пятницу, возвратившись после обеда к себе домой, он, по обыкновению, разделся, прилег на диван, чтобы вздремнуть перед ночными полетами часок-другой под дуновением бесшумного вентилятора. Но сон не приходил. Правая рука невольно тянулась к шевелюре, теребила ее. Мысли, одна тревожнее другой, лезли в голову. Гришин до мельчайших подробностей обдумал свое предстоящее выступление в прениях, а позже, по возвращении с ночных полетов, изложил его на бумаге. Обдумывая фразы, черкая и перечеркивая написанное, он время от времени мысленно повторял услышанную как-то пословицу: "Идешь на лисицу -- готовься к встрече со львом", -- подразумевая при этом Поддубного.

И вот наступила суббота.

В класс связи Гришин прибыл за пятнадцать минут до начала собрания. Члены партийного бюро, разместившись за столом, покрытым кумачем, о чем-то совещались. Поддубный и Дроздов уже были здесь, стояли у окна, беседовали. Гришин подошел, пожал им руки и, обменявшись несколькими фразами, повернулся к инженеру Жбанову, который одиноко сидел в первом, пока еще пустом ряду, просматривая газеты.

-- Что новенького, Кондрат Кондратьевич? -- спросил он.

Инженер поднял глаза -- глубокие морщины избороздили коричневый от загара лоб; на висках обозначалась просинь жилок.

-- Что нового? Много и нового, и старого. Империалисты грозят водородными бомбами. Гитлеровские генералы переодеваются и снова занимают командные посты...

-- Да это не так уж ново на сегодняшний день, -- резюмировал Гришин, присаживаясь к инженеру. Предварительно он сдул со скамейки несуществующую пыль. Вдруг его взгляд остановился на выдержке из Устава КПСС: "Тот, кто глушит критику, подменяет ее парадностью и восхвалением, не может находиться в рядах партии".

Гришину показалось, что эти слова относятся исключительно к нему одному из всех присутствующих здесь. Как-то сразу стало неприятно на душе. "Но почему я должен считать, что эта цитата касается именно меня? -- заработала у него мысль. -- Обычная выдержка из устава... Разве я когда-нибудь глушил... Кому-то надо дежурить!"

Он оправдывал себя, но на душе по-прежнему было неспокойно. У него вдруг появилось желание подойти к замполиту и попросить извинения, признаться и раскаяться в неблаговидном и необдуманном поступке. Он даже поднялся было с места, но тут снова заработала мысль: "Почему? Почему я должен извиняться? Разве я сделал что-либо дурное? Я борюсь за безаварийность в полку, за строгую методическую последовательность. Я направляю летную подготовку с трезвым учетом реальных климатических условий. А Поддубный? Он забывает, что находится в Каракумах. До него же не доходит, что это такое -- Каракумы!"

Не отдавая себе отчета, Гришин излагал в уме то, что приготовил для выступления в прениях.

А тем временем в зале собирались коммунисты, занимали места. От белых офицерских кителей в помещении стало как будто светлее. Большой портрет Владимира Ильича Ленина, кумач на столе, лозунги на стенах -- все это создавало картину торжественного события.

Ровно в десять ноль-ноль секретарь партбюро Донцов открыл собрание. Избрали рабочий президиум, в состав которого вошел и майор Поддубный: его кандидатуру поспешил выдвинуть Дроздов. В президиуме Поддубный оказался один в звании старшего офицера, и, должно быть, поэтому ему поручили роль председательствующего. Слово для доклада предоставили коммунисту Асинову.

Начштаба славился в полку отличной воинской выправкой, подтянутостью и безупречным внешним видом. И когда бывало полковник Слива замечал за тем или иным офицером неряшливость, то частенько говорил, сердито хмуря клочковатые брови:

-- Пойдите и поглядите на начальника штаба, поучитесь у него аккуратности!