Читаем На далекой заставе полностью

На веслах сидели шестеро. Авксентьев умышленно взял с собой меньше гребцов — на случай, если придется снимать людей с берега. Гребцы бывалые, второе место по морскому многоборью заняли на соревнованиях в отряде, почетные грамоты заслужили. Задумался было Юрий Зацепин, отбирая пятерых — лучших из лучших. С Дрезиным — штурманским электриком — и Доцевичем — акустиком — было просто: сказал им и все. А комендоры прямо-таки навалились: ведь большинство из них — основной состав шлюпочной команды. Всех не возьмешь.

Зацепин поднял руку, и матросы, хорошо знавшие, что это значит, притихли.

— Богданов! Голопузенко! — быстро назвал он.

… И вот они гребут, гребут сосредоточенно и упорно, думая, казалось, лишь о том, как бы побольше сил вложить в рывок веслом. А до чего же хотелось оглянуться на берег, скорее узнать, что там за людская беда, прийти на помощь.

Вот шлюпка развернулась кормой к берегу. И только тут, из-за седых гребней волн, Авксентьев увидел осевший на камни корабль. Из воды торчали только рубка и обломок мачты. На берегу, кверху килем, лежала шлюпка.

— Вон люди! — крикнул капитан медслужбы Дуденков.

Авксентьев и сам уже заметил двоих. Они с трудом шли к морю, словно передвигались по тонкому льду реки, боясь провалиться.

Размеренно работали веслами матросы. И пусть не сошло суровое напряжение с лиц моряков, но как-то разом ожили их глаза, точно они осилили самое тяжелое, а дальше все должно пойти как надо.

С берега что-то кричали, вернее, силились кричать. И скорее по жестам пограничники поняли, что подходить к берегу опасно. Но уже невозможно было остановить шлюпку, взмывшую на гребень волны и летевшую на обглаженные валуны…

Пограничники вылетели за борт разом. Прежде чем подоспел очередной многотонный морской накат, они вцепились в шлюпку, выволокли ее на берег. И переглянулись, как будто каждый хотел сказать: «Здорово-то как нас… А ничего — целы».

Одежда промокла, в сапогах хлюпала вода. Ощутимо пробирал леденящий ветер.

— Зацепин и Дрезин! За мной! — приказал Авксентьев и бегом направился вслед за корабельным доктором.

Пограничников встретили капитан буксира Соин и щуплый, рыжеватый боцман Овсянкин. Впрочем сейчас нельзя было сказать «рыжеватый» — настолько он закоптился у костра.

Дуденков осмотрел капитана, потом боцмана и велел им спуститься к шлюпке.

— Там тяжелобольные, — боцман указал рукой в сторону костра, — им сначала помогите…

— Ничего… Мы сейчас… — сказал Авксентьев. Он на ходу снял с себя меховую куртку, чтобы отдать ее полураздетым морякам, сгрудившимся у костра.

Дуденков тем временем осмотрел остальных потерпевших, оказал помощь Анатолию Бровко, обморозившему ноги.

К шлюпке возвращались всемером. Механиков Дьяченкова и Бровко несли на руках. За ними шла Саша Рожнова. Как она ни возражала, ей, единственной женщине, строго-настрого предложили отправиться на корабль. Оставшимся у костра пограничники отдали свои меховые куртки и рукавицы, пообещали скоро вернуться…

Отойти от берега оказалось tie легче, чем причалить. Теперь в шлюпке было трое больных. Авксентьев расставил людей вдоль обледенелых бортов. Столкнули шлюпку на воду, но волна, подбросив ее, швырнула обратно.

Сквозь прибой гремел охрипший голос Авксентьева. Он скрывал острую боль в ноге — придавило килем, — бегло присматривался к матросам: может, кто из них тоже старается скрыть травму, да разве приметишь! Все держались самоотверженно.

И снова навалились грудью на обледенелые борта шлюпки, снова ждали момента кинуться к веслам, прежде чем очередной гребень наката отбросит их… Но опять неудача. И в третий раз, и в четвертый, и в пятый… Казалось, иссякли силы моряков и не удержаться коченеющими руками за обледенелые борта шлюпки. Но капитан-лейтенант, стоя по грудь в воде, снова приказывает: «Вперед!» На этот раз он советует навалиться только на корму, остальным держаться за носовую часть. Надо, чтоб шлюпка клюнула носом в тот момент, когда подойдет гребень наката. Тогда за весла и… пошел, пошел.

Откуда только сила взялась сдерживать шлюпку с больными, притихшими между банок, а потом на секущей волне взобраться на шлюпку, сесть за весла и грести так, чтобы вскоре миновать второй вал, третий…


…Милашенко стоял у правого борта, наблюдал, как укладывают в шлюпку теплые вещи, продукты. То и дело поглядывал на усиливавшуюся волну, на берег, окаймленный мечущейся стеной белесого прибоя. Там, за этой стеной, еще оставались люди и их надо было спасать.

К командиру корабля то и дело подбегал радист. О потерпевших запрашивали из погранотряда, штаба Северного флота, Мурманского рыбного порта.

Милашенко спустился с мостика, зашел в каюту помощника. Капитан-лейтенант Авксентьев растирал ушибленную ногу.

— Еще раз осилишь? — без лишних слов спросил командир.

Борис Александрович улыбнулся: мол, и спрашивать не надо.

— Мне сообщили: вертолета не будет, все только от нас зависит…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее