Читаем На далекой заставе полностью

В больницу приходили целые делегации. Друзья приносили цветы, фрукты. Кто-то принес бритвенный прибор. Однажды пришли школьники. Все одинаковые — в белых рубашках и красных галстуках, — они окружили кровать Глушкова и отдали ему пионерский салют. Михаил Лаврентьевич глядел на них, и слезы текли по его щекам. Он плакал, не стесняясь слез. Нет ничего прекраснее заботы людей, для которых ты не жалеешь сил!

Особенно часто Глушкова навещали пограничники своей заставы — старший лейтенант Кайгородов, рядовые Половинкин, Козлов, Лисицкий и многие, многие другие. Стараясь не шуметь, неуклюжие в белых халатах поверх гимнастерки, они входили в палату, садились у постели капитана и подолгу рассказывали об очередных стрельбах, об успехах в боевой подготовке, о том, как идет строительство подпорной стены из дикого камня. Они видели, с каким вниманием слушал их капитан. Щеки его розовели, жажда жизни побеждала недуг. Видели они и другое — как устала Мария Михайловна. Она едва держалась на ногах. Не сговариваясь, воины устанавливали круглосуточное дежурство у постели своего начальника. Теперь жена Глушкова впервые за много дней могла на несколько часов ездить домой. Ей надо было заняться сынишкой. Оставшись без отца и матери на попечении солдат, Витька, разумеется, хоть и был сыт, но слишком уж часто бегал на море и купался до синевы на лице. Мария Михайловна ехала домой с сознанием, что возле мужа — верные люди.

Через месяц Глушкову сняли с подвески ноги. Лежать стало удобнее. Но физическая боль сменилась болью душевной. Мысль, что придется остаться калекой, мучила его беспрестанно. Много раз он пытался пошевелить ногами, но они не слушались, были словно чужие. Михаил Лаврентьевич впал в отчаяние, закрывал лицо руками и так лежал наедине со своими невеселыми думами. Отдохнув, снова начинал шевелить ногами и однажды убедился, что они все-таки его собственные. В этот день как-то по-особенному светило солнце и пахли цветы на тумбочке. Нет, он не останется калекой, он победит болезнь, как побеждал врагов за свою недолгую, но полную борьбы жизнь.

…Призванный в войска за год до Великой Отечественной войны, Михаил Глушков девятнадцатилетним юношей начал свой боевой путь. Он служил на одной из пограничных застав Заполярья, когда на родную землю хлынули немецко-фашистские орды. В первом же бою погиб начальник заставы Макаров. Старшина Глушков заменил его и с малочисленным гарнизоном продолжал отбивать атаки врага.

Запомнился Глушкову бой за деревушку Кестеньга. Противник старался овладеть деревней, а главное — дорогой между озерами. Дорога имела важнейшее значение: только по ней могла идти техника, ступать на хрупкий озерный лед фашисты не решались. Три десятка воинов полмесяца сражались с вражеским батальоном. Они удержали рубеж и дождались подкрепления. Подошедшие части Советской Армии разбили фашистов наголову.

В беспрерывных боях с врагом повышал свое командирское мастерство Михаил Глушков. В одном из боев был ранен, но после госпиталя снова вернулся в строй. В 1944 году его направили в Московское пограничное училище, а через два года — начальником заставы на один из участков границы.

И вот теперь прикованный к постели, он сильнее и сильнее верил, что снова вернется в строй. Верил, как тогда в госпитале, где лежал с осколочным ранением. И, несомненно, ему труднее было бы верить в исцеление, когда бы не стояли перед его глазами образы Николая Островского и Алексея Мересьева. Жизненный подвиг этих людей воодушевлял его, укреплял решимость бороться. За стенами больницы ждали боевые друзья, родная застава, семья.

Хирург не разрешил Глушкову ни двигаться, ни тем более вставать с постели. Но он все-таки встал. Ночью, когда в палате находился только старшина Сафонов, Михаил Лаврентьевич сказал:

— Коля, помоги-ка мне. Надо попробовать… — он заметил предостерегающий жест старшины и сам начал спускать ноги с кровати. — Подойди поближе, дай обопрусь…

Опираясь на плечо Сафонова, он медленно распрямился. Голова кружилась, ноги подкашивались, сильно болела поясница, но он стоял. Стоял с такой же радостью, с какой спасенный из воды человек вдыхает всеми легкими воздух.

Так стало повторяться всякий день. Глушков вставал с постели и, опираясь на чье-нибудь плечо, делал два-три шага. Он опережал время. Когда ничего не подозревающий врач разрешил ему однажды спустить ноги с кровати, Глушков не только поднялся, но даже медленно прошелся по палате. Добрый доктор Болехов — стоило только поглядеть в его растерянные, полные недоумения глаза!

Выздоравливать нелегко. Можно днями, неделями, месяцами лежать на кровати, глядеть в потолок, ожидая исцеления. Но такое ожидание не в характере капитана. Он с радостью выполнял лечебно-физкультурные процедуры, требовал, чтобы они с каждым днем становились сложнее. Превозмогая боль и усталость, Глушков продвигался к своей победе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее