На далеком меридиане

«Это вам не Севилья», — подшучивал Нарцисо, когда машина уже мчалась по асфальтированному шоссе на Гандию, откуда недалеко и до Валенсии.

В гостинице «Метрополь» в конце марта 1937 г. было оживленно. Все переживали победу республиканцев под Гвадалахарой. После яростных атак итальянского экспедиционного корпуса и полного разгрома его наступило затишье. Это чувствовалось и в Валенсии. Вечером в ресторане гостиницы необычно людно. Журналисты и писатели из Англии, Франции, США, посетившие места боев, теперь собрались в Валенсии. Они интересовались дальнейшими планами военных операций и назревающим правительственным кризисом. Многие стремились побывать в отеле, где размещено наше представительство, и поэтому там можно встретить не только представителей советской и испанской прессы, но и француза Мальро, американца Хемингуэя и множество менее заметных фигур. В марте в Испании весна уже в полном разгаре, не наша [145] апрельская или даже майская в Москве с холодными ночами и нередко заморозками, а жаркая. Днем уже совсем тепло, а если бывает дождь, то теплый и короткий, настоящий весенний дождик, наполняющий влагой рисовые поля и апельсиновые рощи. После бессонной ночи удалось немного отдохнуть, ожидая звонка от Штерна.

«Что-то неладно в Барселоне», — поздоровавшись, сразу начал Григорий Михайлович, когда я приехал к нему. В его комнате на втором этаже, как всегда, разложены на столе карты. Здесь нет всевидящих журналистов, и обстановка своей строгостью напоминает штаб крупного оперативного соединения.

«Прието собирается послать туда несколько кораблей», — продолжал он, желая выяснить мое мнение по этому поводу и дать некоторые указания. Я уже слышал от командующего Буиса, что крейсер «Мендес Нуньес» и два эсминца готовятся выйти в Барселону якобы для обеспечения важных перевозок из Франции в Каталонию и Валенсию, хотя время выхода еще не уточнено. Рассказав Григорию Михайловичу об этом, я попросил проинформировать меня о положении дел в Барселоне.

«Анархисты выставили какие-то требования правительству Кабальеро и дело может кончиться открытым столкновением», — сказал Штерн, воспринимая это как обычное явление. Отношения с Каталонией действительно уже не раз обострялись и отрицательно отражались на ходе боевых действий. От нее многое зависело в борьбе с фашистами. «Каталония — это жизненный нерв Испанской республики», — как-то сказала Д. Ибаррури. В Барселоне была сосредоточена хлопчатобумажная промышленность, химическая и электротехническая. От умения мобилизовать промышленные и людские ресурсы Каталонии во многом зависел исход войны. Однако вместо консолидации усилий для победы над Франко анархисты требовали «полной самостоятельности» или принятия их планов военных действий, в частности, на арагонском фронте.

Как известно, анархизм в Испании имел довольно прочную базу, особенно это относится к Барселоне — родине мирового анархизма. Стремление к самостоятельности и нежелание подчиняться центральному правительству мешали использовать огромные потенциальные возможности развитой в промышленном отношении Каталонии. Это [146] было особенно страшно в тот момент, когда требовались общие усилия для борьбы с врагом. А между тем известно, если едет каталонец из Барселоны в Мадрид или Валенсию, он говорит: «Еду в Испанию». Если его спросить: «Разве Барселона не Испания?» — он ответит, что это «привычка и не больше», но будет упорно продолжать говорить: «Еду в Испанию», подчеркивая, что Каталония нечто другое. Зная все это, я также не удивился очередным разногласиям между Валенсией и Барселоной.

Я обещал выяснить у Прието его намерения о посылке кораблей. И мы перешли к вопросу, всегда злободневному для Штерна: когда прибудет очередной «игрек», как флот намерен обеспечить его прибытие и не задержится ли разгрузка прибывших самолетов, танков и пушек.

Во второй половине дня я позвонил секретарю министра и попросил принять меня. Прието, обычно назначавший час визита без промедления, передал, что извиняется и просит меня прибыть утром на следующий день.

В назначенный час я уже был в приемной министра.

Прието сразу же принял меня, но, не выслушав, предложил мне отправиться с ним тотчас в Барселону.

«Самолет готов, и через полчаса я должен выехать, — сказал министр, собирая какие-то бумаги в портфель. — По пути мы решим все вопросы», — продолжал он, и мне ничего не оставалось, как ответить: «си, сеньор»

Я попросил разрешения заехать в «Метрополь», чтобы доложить о своем отъезде, и обещал своевременно приехать на аэродром. Позвонив в Картахену, я узнал, что соединение кораблей уже получило приказание министра и срочно выходит в Барселону с неизвестными пока целями. «В этих условиях мне лучше самому вылететь туда, чтобы выполнить указания Штерна», — рассуждал я. Предложение Прието, таким образом, целиком устраивало меня и, поделившись своими соображениями с Рамишвили, я поспешил на аэродром.