На далеком меридиане

«Салуд, дон Николас, — услышал я голос Г. М. Штерна. Он звонил из Валенсии. — У меня есть важное сообщение, не можешь ли утром быть здесь?» — продолжал он. Было уже поздно, но если выехать через час-два, то [140] я успею на рассвете приехать в Валенсию и явиться к нему на Альборайя 8, где размещается штаб нашего главного советника. Уволенный домой шофер Рикардо явится только утром, и я попросил С. Рамишвили отпустить со мной своего Хосе.

Не прошло часа, как мой помощник А. П. Коробицын (Нарцисо) доложил: «Коче листо» (машина готова), и мы спустились вниз. После первых месяцев пребывания в Картахене я категорически отказался от охраны, и моим постоянным спутником теперь был только переводчик — помощник Нарцисо. Замечательный работник и хороший товарищ, долго живший в Аргентине и прекрасно знавший испанский язык, он заменил двух маринерос из анархистов, приставленных ко мне командиром базы. У входа в Капитанию стоял небольшой «Плимут», а Рамишвили давал шоферу последние наставления.

«А сус орденес» (к вашим услугам), — громко отрапортовал Хосе и вытянулся по-военному, докладывая о готовности машины.

«Вамос!» (трогай) — и машина покатила по знакомым улицам в полной темноте, не зажигая фар. В периоды частых бомбежек затемнение строго соблюдалось. Жителей в домах на ночь оставалось мало, зато бездомных кошек на улицах было много. Их зеленые глаза сверкали в темноте, что производило какое-то неприятное впечатление.

Хосе был разговорчив. Уроженец Севильи, он любил свой город. О чем бы он ни говорил, при всяком удобном случае разговор переводил на Севилью, расхваливая ее на все лады. Так случилось и теперь. Едва машина отъехала от здания командира базы, как Хосе начал сравнивать извилистые дороги Картахены с прямыми и прекрасными дорогами в Севилье.

«Quen no ha visto Seville, no ha visto maravilla» (кто не видел Севильи, тот не видел чудес), — гласит испанская поговорка. Я вспомнил нашу Одессу. О любви местных жителей к ней ходит масса анекдотов.

Проехав предместье Санта-Лючия с его узенькими кривыми улицами, шофер включил синие фары, и мы помчались по знакомой прибрежной дороге на Аликанте. Эта дорога, обычно незагруженная даже днем, была совсем пустынной в ночное время. В порядке предосторожности мой Рикардо даже имел обыкновение, проезжая по ней [141] в поздние часы, доставать из багажника автомат и класть его рядам с собой на сидение. Делал он это с тех пор, как двое неизвестных остановили нашу машину и попросили подвезти их до ближайшего пуэбло. Не подозревая ничего плохого, я тут же согласился, и мне казалось, это были самые мирные люди. Но Рикардо уверял потом меня, что это «пистолерос», т. е. анархисты, от которых можно ожидать всяких гадостей. С тех пор вопрос о том, брать ли попутчиков, решал сам Рикардо, а он имел обыкновение прибавлять газ, если кто-нибудь поднимал руку, желая остановить машину. Ночь была светлая, и лунная дорожка тянулась далеко по морю. Редкие селения были пусты и мрачны. Ставни закрыты, и только какой-нибудь прохожий с фонариком в руке изредка появится на дороге и немедленно исчезнет.

— Жаль что вы не были у нас на юге, — продолжал свой рассказ Хосе, повернувшись назад, чтобы убедиться, что мы не дремлем и в состоянии его слушать. Он говорил о том, как до мятежа изъездил там все дороги между Севильей и Малагой, между Кадисом и Гранадой, когда занимался перевозкой фруктов и вина, чем так богаты южные провинции Испании. Ему не нравилась серая пыльная Картахена и мрачные дороги в горах. «Монтаньяс сип агуа, мар сип пескадо» (горы без воды и море без рыбы), — не раз повторял он известную поговорку. «А какая Гранада?» — спросил его Нарцисо. Хосе ответил шуткой: «Кьен но а висто Гранада, но а висто нада», т. е. кто не видел Гранады, тот не видел ничего.

Он помнил множество поговорок, иногда удивительно метких, характеризующих испанские города. Знал он и высказывание в стихах насчет Картахены. Там говорилось, что здесь горы без зелени, море без рыбы, небо без облаков. Все шоферы любят поговорить, а испанские вдвойне. И это было бы неплохо, если бы они не Пытались совместить веселую болтовню с быстрой (по-испански) ездой и не попадали так часто в кюветы.

Так, незаметно мы въехали в Аликанте и, выключив фары, замедлили скорость. Хосе попросил разрешения остановиться около гостиницы, чтобы осмотреть машину перед длинным перегоном до Валенсии, а нам предложил пойти выпить кофе и размяться. В маленькой машине ноги действительно уставали, а я все еще не отделался от последствий автомобильной аварии и после длительной [142] поездки не мог сразу разогнуть левую ногу — колено сильно отекало. Город жил, в отличие от Картахены, спокойной, мирной жизнью, а на рейде всегда стояло какое-нибудь военное или торговое судно с полным освещением. Так было и теперь. На всякий случай стоя подальше от порта, покачивался небольшой корабль; судя по силуэту, это был военный эсминец, занятый контролем поступающих грузов по инструкциям комитета «по невмешательству».