На Дальнем Западе

— Так беритесь за свои лассо! — скомандовал Джон Максим, оживляясь. — Наши ли кони или мустанги, мне все равно! Так или иначе, но мы можем запастись двумя парами четвероногих, с которыми мы сумеем, надеюсь, справиться. А раз у нас будут лошади, пускай гонятся индейцы!

— А я так глубоко убежден, что это именно наши лошади! Они два дня уже слоняются по окрестностям, избежав индейцев, и ищут нас! — сказал Гарри.

Звуки топота быстро бегущих животных с каждым мигом становились все явственнее. Лошади — если, конечно, это были они — направлялись именно к площадке, на которой находились полуразрушенные постройки каменноугольных копей. Животные должны были показаться здесь через очень короткий промежуток времени. Медлить было нельзя, и все охотники с агентом во главе, захватив, кроме ружей, лассо, выбрались из своего убежища и стали подстерегать лошадей, укрываясь, на всякий случай, в глубокой тени стен, озаренных плывшей по безоблачно чистому и прозрачному небу луной.

— Индейцев нет! — пробормотал Джон Максим. — Если бы они гнались за лошадьми, то непременно перекликались бы, а я не слышу ни единого человеческого голоса. Только топот копыт да встревоженное ржание!

Несколько минут спустя загадка раскрылась: на площадку из лесу вылетели четыре лошади, явно убегавшие от какого-то врага, гнавшегося за ними по пятам, а следом показались и преследователи: это были мустанги.

На глазах у охотников разыгрывался характерный эпизод: дикий мустанг, столь робкий при встрече с человеком, почему-то пламенно ненавидит домашнюю лошадь. Он непостижимым чутьем угадывает домашнего коня даже в собственном собрате, мустанге, если последний только более или менее продолжительное время пробыл в рабстве. И надо видеть, с какой яростью мустанг нападает на лошадь, с какою лютостью он преследует ее!

Беда лошади, которой не удалось вовремя уйти от табуна диких сородичей: мустанги набрасываются на нее, бьют ее копытами с ужасной силой, грызут, словно хищные звери, вырывая целые клочья живого мяса, сваливают на землю и расходятся только тогда, когда на месте побоища остается лишь изуродованный труп.

Судя по виду и преследуемых, и преследователей, можно было определенно сказать, что мустанги целым табуном уже довольно долго, быть может, несколько часов, гоняются за лошадьми беглецов: тела животых были покрыты пеной, бока круто вздымались, из груди вырывалось хриплое и неровное дыхание. Но гривы развевались, глаза сверкали, время от времени какой-нибудь мустанг испускал воинственное и угрожающее ржание.

Пропустив своих лошадей, охотники с криком выскочили из-под навеса и выстрелили — впрочем, не целясь. Этого было достаточно, чтобы мустанги остановились в замешательстве, потом ринулись в беспорядочное бегство, прокладывая себе путь через кустарники, и моментально исчезли из виду.

Следом раздались призывные свистки, и утомленные ручные лошади, опознав хозяев, остановились, а затем направились ко входу в шахту с тихим довольным ржанием животных, сознающих, что они наконец-то найдут защиту и спасение.

Минуту спустя на лошадей уже была накинута узда.

— Ну, нам здорово повезло, друзья! — облегченно вздыхая, сказал Джон Максим. — При помощи наших верных коней мы теперь можем приступить к исполнению данного нам командиром поручения!

Красное Облако переглянулся с Миннегагой, молча прислушивавшейся к переговорам бледнолицых.

— Однако их-таки погоняли проклятые мустанги! — опять заговорил агент, тщательно оглядывая свою лошадь. — Посмотрите, как и теперь еще тяжело дышат бедные животные! Надо полагать, не хотели наши кони покидать нас, все возвращались сюда, покуда, наконец, мы не пришли им на помощь. Но теперь им нужен хороший отдых. Прежде всего надо их почистить, покормить! Беритесь-ка за дело, друзья!

Четверть часа спустя очищенные и накормленные лошади уже были помещены на отдых в одной из уцелевших хижин, а сами охотники расположились спать, оставив сторожить Красное Облако.

Очень скоро белые задремали, правда, чутким сном, лежа около своих столь счастливо вновь обретенных лошадей с ружьями под рукою. Индеец же, закутавшись в свое одеяло, сидел у порога здания и оберегал их покой. Миннегага, которая обладала, казалось, стальными мускулами, словно не нуждаясь в отдыхе после стольких часов скитаний и стольких опасностей, тоже выбралась из хижины и, закутавшись в лохмотья плаща, уселась рядом с отцом. Долгое время они не обменивались ни единым словом, как будто опасаяь нарушить царственный покой великолепной ночи, и молча глядели на красавицу луну, заливавшую окрестности волнами голубоватого света, на ярко блиставшие звездочки, на вершины гор.

— Ну, отец? — дотронулась до локтя индейца Миннегага. — Что же будет дальше? Будем ли мы продолжать шляться с этими белыми? И что сказала бы моя мать, если бы она узнала, что за эти четверо суток нам много раз предоставлялась возможность перерезать горло проклятым бледнолицым и снять с их голов скальпы?