На дальних берегах

Шло заседание штаба партизанского соединения. Карранти обстоятельно говорил о том, что отрядам, да и самому штабу соединения надо чаще менять дислокацию, чтобы немцы находились в постоянном неведении насчет их местопребывания.

Карранти был бледен, то и дело проводил кончиком языка по пересохшим губам, иногда, болезненно морщась, дотрагивался до повязки на голове. Однако пальцы его твердо держали карандаш; он деловито записывал предложения командиров, своим обычным коротким и энергичным жестом осаживал не в меру разболтавшихся, вставлял замечания, давал советы.

Все, что он говорил, было правильно, нужно, своевременно. Но Ферреро стоило огромного труда ничем не выдать растущей неприязни к начальнику штаба. И не потому ли появилась эта неприязнь, что сам командир был полной противоположностью Карранти?

Ферреро принадлежал к категории людей, которые могут выказывать чудеса выдержки и мужества, терпеливо переносить тяжелые невзгоды и лишения, физическую или душевную боль; которым не страшны ни голод, ни холод, ни сам дьявол из преисподней, но которые не привыкли и не умеют скрывать своих чувств - лучше уж им руку отруби, только дай полным голосом сказать, с чем они согласны, а с чем нет.

Просто знакомых у Ферреро не было. Мир делился для него на друзей и врагов. Первых он столь же сильно и горячо любил, как вторых - ненавидел. Разговаривал Ферреро громко, пожимал руку друга так, что у того долго ныли суставы пальцев, всегда с шумом посасывал пустую трубку, раскатисто хохотал и долго не мог остановиться, а если был рассержен, то мог бушевать часами подряд.

Двадцати двух лет, работая подручным слесаря, Луиджи Ферреро обнаружил, что даже по ночам, во сне, его не оставляет круглое, всегда смеющееся лицо молоденькой штамповщицы из соседнего цеха. Он женился на ней. Через три года она умерла от чахотки, оставив ему сына, только начинавшего ходить. Луиджи плакал на могиле; а наутро пришел на завод с седыми нитями в волосах. На заводе никто не думал о безопасности рабочих, и как-то одному калабрийскому пареньку оторвало руку. Рабочие прекратили работу. Когда забастовка была подавлена, одного из ее зачинщиков, Ферреро, подручного слесаря, решили уволить с завода. Узнав об этом, тот разбил стекло в конторе и плюнул в лицо управляющему. Тогда его на три месяца посадили в тюрьму. В тюрьме он просидел около года: ему трижды увеличивали срок наказания за то, что он не переставал обзывать надзирателей мерзавцами и грозил спалить здание тюрьмы.

Когда его выпустили, он узнал, что умер и сын. Луиджи уехал на другой завод, откуда его тоже вскоре выгнали. Он перешел еще на один завод, потом переехал в другой город... И хотя у него начали уже седеть и усы, он продолжал ездить в Турин и сидеть на кладбище, возле могил жены и сына.

Ферреро работал, недоедал, возмущался, снова сидел в тюрьме. Нигде не было правды. К большой и настоящей правде привел его разговор с Пальмиро Тольятти, состоявшийся на квартире одного из туринских рабочих.

Они говорили долго, и Луиджи запечатлел в сердце каждое слово Тольятти и крепко, на всю жизнь, полюбил его самого.

После этого разговора Ферреро вступил в партию коммунистов. Опять работа в Турине, книги Ленина, подполье, аресты, стачки, тюрьмы. Ферреро пользовался большим уважением в туринской коммунистической организации. Когда началась война, он возглавил одно из народных соединений - ударную партизанскую бригаду.

Он отдавал должное знаниям и исполнительности Карранти, но невзлюбил его с самого начала. Через несколько дней после прибытия Карранти, присланного в бригаду из штаба корпуса с отличными рекомендациями, произошел случай, надолго запомнившийся Ферреро. Дозорный Димо Крайнев, словен по национальности, заснул в лесу и пропустил группу фашистских альпийских стрелков. Стрелки окружили отдаленный пост, партизаны отстреливались, а потом с боем пробились через вражескую цепь и невредимыми добрались до расположения главных сил. Вернулся кружным путем и Крайнев. Узнав о случившемся, Карранти посадил под арест и Крайнева и ни в чем не повинных партизан - последних за то, что они самовольно оставили пост. Ферреро возмутило это решение; он отменил приказ начштаба, выпустил партизан, а у Крайнева отобрал оружие, две недели продержал его взаперти в конюшне и выпустил лишь после того, как приглядел ему место, от которого все отмахивались, - работу при партизанской кухне.

Карранти признался, что сгоряча принял неверное решение, но Ферреро увидел в его поступке проявление несправедливости, а несправедливость он терпеть не мог.

Он мрачно взглянул в окно. Шел мелкий дождь. На земле лежал тонкий снежный покров; сейчас он обратился в скользкую ледяную корку. "Хорошо, что полковник Сергей заставил людей захватить с собой войлок", - подумал Ферреро.

Карранти закончил совещание.

Ферреро пожал руки командирам, вышел на крыльцо и стал спускаться по лестнице вниз, в подвал, где сейчас сортировали и подсчитывали боеприпасы,

Карранти, устало потянувшись, сложил бумаги, вышел в коридор и направился к своей комнате.