На дальних берегах

- Так вот: если бы партизаны знали, что Мазелли выдает их агентов, то его давно не было бы в живых... Постойте-ка... Мы, кажется, напали на верный след... Ну конечно! Партизаны могли узнать, что Мазелли ведет двойную игру, и решили покончить с ним. Вы же знаете, как они поступают с изменниками.

- Да вы что, серьезно думаете, что Мазелли действовал заодно с партизанами под самым моим носом?

- А почему бы и нет?.. Старик, видимо, работал чисто... - Недоверие, однако, не исчезло с лица Шульца и тогда, когда Карранти, подойдя к нему, тихо сказал:

- Мне приходится открыть вам один секрет... Мазелли вел тайную игру!..

- Какую еще? - выкрикнул Шульц. Он чувствовал себя совершенно сбитым с толку.

- Вы, конечно, не могли знать, что Мазелли является резидентом американской разведки в Триесте.

- Этого не может быть!

- Может. А иначе как бы я очутился у него?.. Вы над этим не подумали?..

- Черт возьми! Подождите-ка: а он знал, что партизаны ищут вас?

- Наверное, знал.

- Но почему же, в таком случае, он не сообщил партизанам, что вы находитесь у него?

- Не знаю... Видимо, по той простой причине, что он лично отвечал за мою жизнь. Ведь он работал и на нас...

- А вы догадывались, что он связан с партизанами?..

- Кое-какие догадки, конечно, были. Но старик умел заметать следы.

Шульц задумался. Доводы у Карранти были веские. Да и не станет же он обманывать их! Разве не он выдал им Марту Кобыль, Николича и многих других агентов партизан?

Это опытный разведчик, на него можно положиться. Надо будет, кстати, допытаться у Михайло, почему он убил Мазелли? Пока он отвечал на этот вопрос путано.

- М-да... - Шульц пожал плечами, - все подозрительно совпадает!

- А почему это вас так расстраивает?

- Почему?.. Видите ли, мне в этом городе многих приходилось допрашивать. Но даже под пытками они не выдавали своих сообщников. Они подыхали молча. И самым бесстрашным считался у них Михайло. И вдруг он взял да и раскрыл нам все свои карты.

- Когда я был в бригаде, - неторопливо заговорил Карранти, спокойно похлопывая ладонью по ручке кресла, - то слышал там одну очень удачную русскую пословицу: "У страха глаза велики". И сейчас, слушая как вы восхваляете Михайло, я вспомнил об этой пословице... Почему вы его так боитесь? И даже возводите в ранг легендарных героев. Ведь он, в сущности, только и делал, что пробирался в здания, занятые немцами, оставлял там взрывчатку и безнаказанно удирал. Удача сопутствовала ему не только потому, что он смелый и неуловимый, а и потому, что вы плохо работаете. Вы преувеличиваете его храбрость и силу. Такие-то обычно и раскисают при первом провале. Не он сам напугал вас, а грохот взрывов в Триесте. Вы говорите, что русские фанатики? Да. Но не все же? И почему бы Михайло не признать дальнейшую борьбу безнадежной... От русской армии они изолированы. А в партизанском соединении у них немало врагов Им приходится бороться на два фронта. А это изматывает.

- Но ведь он же знает, что его повесят.

- А ему теперь все равно. В общем поступайте с ним, как вам будет угодно. Я больше уговаривать вас не стану.

Шульц поднялся с места. Что ж, Карранти по-своему прав. Не слишком ли они и впрямь раздули всю эту историю с Михайло?.. Ведь это же верно, что до сих пор гестапо работало из рук вон плохо.

Сейчас же Шульцу представилась возможность доказать, что гестаповцы не сидят сложа руки. В конце концов кем бы ни был пойманный ими Михайло, Шульц, повесив его, ничего не теряет. Наоборот, казнью этой он сломит дух городской черни. Пора, наконец, развеять миф о неуловимом партизане!

На всякий случай Шульц, уходя, спросил:

- А что, если нам завербовать Михайло?

- Зачем?.. Все, что могли, вы из него уже вытянули. А посылать его обратно к партизанам небезопасно. Они поймут.

Казнь Михайло была назначена на следующий день, в двенадцать часов, на площади виа Гранде.

Еше с утра нацисты принялись сгонять на площадь всех жителей города. Вскоре вся площадь оказалась запруженной. Крыши домов были усеяны мальчишками, одетыми в живописные лохмотья.

Виселица, установленная на высокой площади, чтобы все видели, как произойдет казнь, была оцеплена двумя рядами эсесовцев: они стояли лицом к толпе, держа наготове автоматы.

В этот день в городе были удвоены патрули. Триест, по выражению Шульца, "заперли на замок", чтобы партизанам не удалось помешать казни.

Без пяти двенадцать на площадь с грохотом въехало несколько машин, из которых высыпали вооруженные солдаты; расталкивая людей прикладами автоматов, они проложили в толпе длинный, узкий коридор, по которому прошли сначала гестаповцы, затем Шульц в сопровождении адъютанта и, наконец, арестованный. Он шел медленно, гордо вскинув голову. При виде его толпа подалась было вперед, но, наткнувшись на эсесовский заслон, снова отхлынула, гудя взволнованно...