На дальних мирах

Они остановили жука рядом с рощей сектора Д и дальше пошли пешком. Деревьям не нравилось, когда между ними разъезжали моторизованные устройства. На глубине всего в несколько дюймов все они соединялись запутанной сетью тонких волоконец, игравших роль нервов. Вес человека не причинял деревьям никакого беспокойства, въезжающий в рощу жук всегда вызывал хор возмущенных голосов. Наоми шла босой. Следующий за ней Холбрук был обут в высокие шнурованные ботинки. Он чувствовал себя неимоверно большим и неуклюжим всякий раз, когда бывал рядом с ней. Он был довольно грузен, а ее легкость подчеркивала его размеры еще больше.

Она играла с деревьями в свою игру. Он представил ее всем им, и сейчас она шла по роще, приветствуя Алкивиада, Гектора, Сенеку, Генриха VIII, Томаса Джефферсона и Короля Тута. Наоми знала деревья не хуже его самого, а может быть, и лучше. Они тоже ее знали. Она шла меж деревьями, и они слегка дрожали, словно от ветерка, и щебетали, и прихорашивались, вытягивая свои конечности на особый лад, стараясь казаться выше и миловиднее. Даже суровый Сократ, этот старый пень, и тот, казалось, старался приглянуться. Наоми подошла к большому серому ящику посредине рощи, куда роботы каждую ночь складывали нарубленные куски мяса, и вытащила несколько кусков для своих любимцев. Кубики красной сырой плоти. Она взяла, сколько поместилось в руках, и вихрем помчалась по роще, бросая их своим друзьям. «Нимфа в саду твоем»,— подумал Холбрук. Она бросала куски высоко, сильно, энергично. Когда они взлетали, от того или иного дерева протягивался усик, чтобы схватить лакомство на полпути и отправить его в разинутый рот. Мясо не было необходимо деревьям, но они любили его, а всем фермерам было известно, что чем лучше дерево кормить, тем лучший сок оно дает. Холбрук давал деревьям мясо трижды в неделю, только сектор Д был у него на ежедневном довольствии.

— Не пропусти кого-нибудь,— напомнил Холбрук.

— Ты же знаешь, что не пропущу.

Ни один кусок не упал на землю. Когда за один и тот же кусок мяса хватались сразу два дерева, разворачивалась небольшая схватка. Не все деревья были дружны между собой. Так, черная кошка пробежала между Цезарем и Генрихом VIII, а Катон открыто не любил Сократа и Алкивиада, хотя и по разным причинам. До сих пор Холбрук и его помощники находили иногда по утрам на земле оторванные конечности. Обычно же конфликтующие деревья довольно терпеливо переносили соседство друг друга. Иначе они и не могли, приговоренные вечно быть рядом. Холбрук попытался как-то рассадить два дерева сектора Ф, находящихся в состоянии смертельной вражды, и теперь знал, что выкопать взрослое дерево — это убить его и повредить нервные окончания тридцати его ближайших соседей.

Пока Наоми кормила деревья, разговаривала с ними и поглаживала их чешуйчатые стволы, лаская их так, как можно ласкать ручного носорога, Холбрук потихоньку разложил телескопический пробник, чтобы взять листья для анализа на ржавку. Конечно, в этом было мало толку. Ржавку на листьях не заметишь, пока она не поразит корневую систему дерева. Те оранжевые пятнышки, которые, как он думал, он видел, скорее всего, были просто игрой его воображения. Через час-другой придет ответ из лаборатории, и он будет знать все, что нужно,— либо плохое, либо хорошее. Все же Холбрук не мог удержаться. Он, извинившись, срезал пучок листьев с нижних ветвей Платона и принялся вертеть их в руках, царапая ногтем глянцевитую внутреннюю поверхность. Что это за крохотные красноватые включения? Он всячески старался отмести возможность появления ржавки. Чтобы чума, скачущая с планеты на планету, ударила по нему, выбросила его за борт? Рычаг поддерживал его плантацию: немножко своих денег, но большая часть — из банка. Этот же рычаг мог обернуться против него. Стоит только позволить ржавке пройтись по плантации и убить определенное количество деревьев, как его акции упадут ниже залоговой стоимости и банк лишит его поддержки. В этом случае его могут нанять, и он останется здесь управляющим. Он слыхал, что такие вещи иногда случаются.

Платон тяжело прошелестел листьями.

— Что с тобой, старина? — ласково спросил Холбрук.— Заразился? Что-то чудное кувыркается в кишках? Знаю, знаю. У меня у самого такое же чувство. Нам остается теперь лишь быть философами. И мне, и тебе.— Он бросил срезанные листья на землю и потянулся пробником к Алкивиаду.— Ну-ка, красавчик, ну-ка. Дай-ка взглянуть. Я не буду срезать твоих листьев,— Он представил, как закричало и затряслось бы гордое дерево.— Слегка щекочет здесь, а? И ты заразился. Верно?

Ветви дерева были плотно сомкнуты, словно Алкивиад сжался от сильной боли. Холбрук побрел дальше. Пятна ржавки были более заметны, чем вчера. Итак, это не игра воображения. В секторе Д зараза. Можно не ждать ответа из лаборатории. Он почувствовал странное спокойствие при этой мысли, хотя она означала его крах.

— Дядя Зен!