На деревню дедушке

— Да ничего особенного, — ответила я, отводя машину в сторону и притормаживая. — Позвоню сейчас одному своему другу, и он скажет, чья эта машина. Да еще сам и проверит.

— Я и так знаю, что это машина Варвары, — заявила Маринка, — и друга твоего я знаю. У него красная рожа и большая фуражка. Хам он и нахал, как все твои друзья! — выпалила Маринка, потом подумала и уклончиво добавила: — Ну почти все.

— Так что вы еще узнали, Сергей Иванович, про эту Элеонору? — спросила я, доставая из сумочки свой сотовик.

— Артистка она была средняя. Главные роли никогда не получала. Пела хорошо, — заглядывая в свой растрепанный блокнот, начал перечислять Сергей Иванович. — Участвовала в музыкальных спектаклях. Один из них даже получил какой-то приз на областном конкурсе. Но это было совсем уж давно.

— Нобелевскую премию дали как приз? — ехидно уточнила Маринка.

— Нет, но почетную грамоту от Саратовского радиокомитета дали, — сказал Кряжимский. — Старичок-реквизитор, с которым я все это обсуждал, тоже участвовал в том спектакле. Эта грамота у него висит на стене его комнатушки.

— Премия радиокомитета! — сказала Маринка. — Ну, наверное, по тем временам это было круто. Хотя областной же был радиокомитет, а может, и городской! Что там крутого: туфта какая-то.

— Минутку, господа! — Я вздрогнула от своей мысли и повернулась вправо, чтобы иметь перед глазами и Маринку, и Сергея Ивановича. — Ведь это значит, что спектакль гоняли по радио!

— Да, было дело. Два раза, как говорит этот реквизитор, — подтвердил Сергей Иванович, — за все эти годы два раза. Весьма негусто.

— Классный был спектакль, как я понимаю, — оценила Маринка. — Классика. Целых два раза за двадцать пять лет! Это ж фурор, аншлаг! Почти мировое турне!

Я снова завела мотор и выехала со своей стоянки, решив, что майору я позвоню чуть позже. Мне срочно захотелось проверить одну свою мысль.

— Ты куда? — резко спросила меня Маринка.

— В радиокомитет! — ответила я. — Там наверняка сохранилась запись этого спектакля.

— Не факт, — сказала Маринка. — Сколько лет прошло.

— Не сохранилось, — ответил мне Сергей Иванович, — я уже все узнал от реквизитора.

Мне пришлось сразу же сбавить прыть.

— Обидно, — сказала я. — А он точно знает?

— Точно, точно, — ответил Кряжимский. — Запись была одна в архиве театра, и ее недавно взяли под расписку.

— И кто взял? Варвара-сука? — крикнула Маринка. — Я так и знала.

— Нет, не Варвара, а Аркадий, — сказал Сергей Иванович и снял свои очки.

Вот тут-то я и удивилась полученной информации.

— Все постепенно становится на свои места, — сказала я, снова доставая телефон. — Звоню своему орущему другу, и пусть узнает, чья эта машина. Она может оказаться и Аркадия.

— Откуда у педиатра такая машина? — недоверчиво спросила Маринка и тут же хлопнула себя по лбу. — Картины продал, машину купил! Все ясно!

— Сергей Иванович, — осторожно сказала я, — а что еще вы узнали? Может быть, сразу и расскажете?

— Ну, в общем, больше и ничего, — ответил Кряжимский. — Только то, что Элеонора Тихоновна была раньше замужем, до Траубе. Ее мужем был главный режиссер театра. Он потом эмигрировал и пропал где-то на широтах Нью-Йорка.

— Канул в Лету, — заметила Маринка. — Значит, талантливый был.

— Нет, слабовольный, — сказала я. — И что? Все?

— В общем, да, — Сергей Иванович закрыл свой блокнот и сказал последнюю фразу, но она прозвучала не тише первых: — От режиссера у нее был сын Петр.

Мы помолчали.

— Вот оно как, — протянула Маринка, — ну ясно теперь, почему старый абориген, то есть могиканин, то есть гениальный живописец, не так сильно расстроился после смерти Петра.

Я набрала номер телефона майора Здоренко. Разговор с ним происходил по привычному сценарию. Майор ругался, я его уговаривала, как торговка на базаре. Ласково, но настойчиво. Майор пообещал перезвонить.

— Ну тогда, господа, что же делать, — заметила я, — едем к Траубе. Я подозреваю, что поняла, каким образом Элеонора приходила к Федору Аполлинарьевичу.

— Да и я уже поняла, — сказала Маринка. — Аркадий включил запись, накинул на себя простыню и раскрывал рот. А старый дурак был без линз и поэтому ничего не понял. Идиоты!

Последнее замечание было адресовано неизвестно кому, и я не стала уточнять.

Мы поехали к Федору Аполлинарьевичу.

Доехали мы без происшествий, и нехороший «Фольксваген» нигде не мелькнул.

Маринка очень нервничала, когда выходила из машины, и беспокойно оглядывалась.

— У меня предчувствие, что случится какая-то гадость, — обрадовала она нас.

Я протянула руку к кнопке звонка и нажала на нее.

Нам никто не открыл, никто не вышел, но калитка была не заперта.

Переглянувшись, мы втроем робко вошли во двор и потопали по направлению к дому, постоянно оглядываясь в поисках хозяев или хотя бы кого-нибудь.

Как только мы подошли к дому, дверь его резко распахнулась, и из дома вышел Аркадий с большим чемоданом в руках. Выглядел он плохо. Знаете, как жалко бывает видеть взрослого мужика, когда понимаешь, что он только что плакал? Нет? Ну так мне стало жалко.

— Что случилось? — тихо спросила у него Маринка. — Федор Аполлинарьевич…