На десерт

— Претит мне видеть его, — поморщился Тит Ефремович. — Мне докладывали: он — из жидов, он — обрезанный.

Но заверил портовый вагонный распорядитель, что никак не еврей Феликс Эдмундович Гост, начальник над складами бочкотары, а что обрезанный — это факт, хотя национальность его будет — вепс и никак не еврей. А обрезание случилось с ним по несчастью.

— Есенин-то, который поэт — он тоже субботы терпеть не переносил, — рассказал начальник вагонного состава. — Потому как ему в малолетстве стригли ногти по субботам да гарным маслом голову обихаживали. Гост в октябрятах тоже субботы не терпел, потому как бабка по субботам ему всегда ногти стригла. Он ноги-то на турецкий манер под себя поджимает, а бабка ножницами сослепу хвать — оно и произошло.

— Другой коленкор, — умягчился Тит Ефремович и велел Госта призвать. И Гост этот, бумажный червь, в одночасье, на едином дыхании накатал докладную для товарища Берии. Докладной этой, сказать напрямик, он Тита Ефремовича изнедоволил и раздражил. Проще, проще надо было писать, а Феликс Эдмундович (ну, что возьмешь с него, не кадровый он военный, не строевой, так, занюханный лейтенантишка из запаса) университетских нагородил выкрутасов.

Ведь просто всё гениальное! Сперва-то мыслил Тит Ефремович, чтобы от загаживания уберечь пароходы — производить войскам на причале массовое клизмирование. Перед каждой разгрузкой всех построить, угнуть буквой «г» — и через полчаса пожалте на борт. Только, рассудил он — хлопотно это. А настоящий хозяин обширного госимущества, если имеет мысли погреть на этом госимуществе руки, и в разумных пределах то да сё прикарманить — должен хозяйство своё знать назубок, как пять пальцев.

Так вот и знал хозяйство своё Тит Ефремович. И вспомнил, что года уж два, в горниле войны бесполезный, на пятом пирсе, в дальнем затыке стоит у него контейнер с печными ухватами. Ага, с теми самыми, которыми женщины в русских селеньях вынимают из печки чугунки и горшки. Изготовитель — город Нижний Тагил.

Тут послал Тит Ефремович воинский наряд: доставить сюда тридцать ухватов. И из складов бочкотары извлечь банных шаек штук десять.

И на лад подвинулось дело. Думает солдат Епифанов, что такой же солдат Сидоров — круглое — кати, плоское — тащи — бок о бок работает с ним на разгрузке. А Сидоров — он, конечно, напрягается, тянет лямку, но за каждого отмеченного серуна премию получает Сидоров, пачечку американских галет. Чу — вот солдат Епифанов по шлюпбалкам в спасательную шлюпку полез. Это ясно, что там натворит Епифанов. Здесь тайное оговорённое движение рукой делает Сидоров — и назначенная команда в броске берет тепленьким Еиифанова, прямо в спущенных штанах выволакивает на палубу.

Здесь технологическое затруднение было у полковника Кологрива: надо, чтобы перед строем поглотил, сожрал собственную кучу всё тот же, допустим, Еиифанов. Но поди, соскребай её в шлюпке или где-нибудь с трюмного трапа да транспортируй на палубу для всеобщего обозрения. Не оберёшься хлопот. Поэтому — пятидесятиштучный запас консервированных, симпатичных и увесистых куч создал Тит Ефремович. Хоп — и очень даже сноровисто выложили на палубе кучу, а назначенная команда берет печным ухватом должного паршивца за шею, угибает мордой к палубному настилу — жри! Жри, паскуда. Вподлиз!

Здесь, случалось, стошнит, вырвет кого-нибудь: кабы родимый, свой кал заставляли есть, а то ведь заставляют — обезличенный и чужой!

Но неумолимы палачи с печными ухватами, и как чёрт перед заутреней вертится испражнительный шкодник. Но добротно откованы ухваты в Нижнем Тагиле, не обломятся, выдержат рогульки..

Так поступал с фекальщиками Тит Ефремович. Но ведь и мочатся солдаты кругом! Тут опять трудность: не подставлять же мочащемуся мисочку, чтобы в эту мисочку потом его мордой натыкать.

А на что банные шайки припас Тит Ефремович? Экзекуционная рота только в эти шайки и мочится. И берут экзекуторы ухватом за шею мочеиспустившего и до самого донышка в шайке приутопят, да разиков пять, покуда не наглотается жидкости мерзавец и не начнёт пускать пузыри.

Вот об этих изобретательностях Тита Ефремовича сядь да и напиши всё языком доступным и чётким, без деепричастий и придаточных предложений. Так нет же, сорок бочек арестантов нагородил приблуда-философ Феликс Эдмундович Гост. Зачем-то приплёл тут африканских горилл, которым свойственно поедание собственных экскрементов, что определяется термином «аутокопрофагия», и наплёл про авитаминозных животных из семейства волчьих, которые грешат тем же самым; и, чёртов хлюст, уснастил эту галиматью поминаньем существ человеческих, «которые, в состоянии глубокого рассеянного склероза или в последней фазе системных заболеваний, наподобие волчанки»…

— Ну, чего ты навёл тут тень на плетень? — прочитавши текст, вышел из себя Тит Ефремович. — Слова в простоте не скажешь. Надо было: срали — а вот уже и не срут.

Однако, набрался духа возразить этот философский штафирка Феликс Эдмундович.