На девятый день

Руку у неё уже ломило – аж до локтя! Резко отодвинув тетрадь, Алёнка покрутила кистью и растопырила пальцы. Потом сжала в кулак и снова раскрыла. Фыркнув, схватила фломастер и быстро намалевала на левой ладошке рожицу. Она пряталась, когда девочка сжимала руку, а потом выскакивала и таращилась на неё. Алёнка беззвучно расхохоталась и показала рожице язык.

– Вот мы с тобой две балды – наделали ошибок, – шепнула она ладошке. – Теперь будем мучиться целый вечер! Дурацкая домашка… Порвать бы тебя и сжечь!

Уставившись в одну точку, Алёнка размечталась, как красиво горела бы полосатая тетрадка, пуская рыжие язычки. Её голова сама начала раскачиваться вместе с огненными хвостами и уже зазвучала песня пламени, как вдруг Алёна увидела…

– Ой, нет! – вырвалось у неё. – Дура я, дура!

Прямо на неё смотрел чёрный глаз видеокамеры. И красный огонёк вовсю горел – как она могла забыть, что папа проверяет новую технику?! Он же предупредил… Значит, всё, что она сейчас вытворяла, заснято на камеру?

Алёнкин папа, Антон Тимофеев, работал фотографом в газете вместе с Сашиной мамой-журналисткой. И очень своё дело любил. Это стало главным несчастьем Алёнкиной жизни… Все стены их квартиры покрылись её изображениями. Просто мавзолей какой-то, а не квартира! Снимки, конечно, были отличными, как говорила мама – профессиональными. Но всё равно было как-то странно видеть себя везде, куда ни повернёшься!