На Диком Западе. Том 3

— Да, да, я вижу, что было бы глупо воровать лошадь, прежде чем ангелоподобная леди будет спасена, — согласился Ральф. — Ну, так вот, кровопролитный Натан, если, по вашему мнению, я помогу вам тем, что совсем не помогу, то я затаюсь здесь под деревом и буду потихоньку лежать, как того требует благоразумие.

Согласие Ральфа, казалось, избавило Натана от большой заботы. Он еще раз заклинал конокрада сдержать слово и дождаться, чем кончится его визит в деревню, и потом отправился в путь.

Однако квакер более не шел крадучись, как шпион; укутавшись в плащ, принял походку и вид дикаря и зашагал вперед открыто и уверенно. При этом он позванивал висевшими на нем украшениями, будто хотел возбудить внимание обитателей деревни. Этот маневр, показавшийся Ральфу первоначально чистейшей бравадой, послужил, однако, к тому, что одно из первых и главнейших препятствий на пути было устранено. У первого вигвама расположилась целая стая собак, которые с дружным лаем кинулась на Натана и, казалось, ни за что не хотели пустить его в деревню. Одного звона погремушек было достаточно, чтобы немедленно урезонить псов. Едва собаки услышали этот звон, они поджали хвосты и поспешили уйти с дороги, как будто боясь удара томагавка, который являлся для них обыкновенным наказанием за их дерзкий лай на воина.

— Не плохо придумано, черт подери! — пробормотал Ральф, с удивлением восхитившись уловкой Натана. — В следующий раз, как соберусь красть лошадей, непременно возьму связку погремушек… А иначе меня следует назвать ослом! Собаки как раз обычно и портят все дело.

Хотя Натан и шел с кажущейся беззаботностью и возлагал большую надежду на свой маскарад, однако он всеми силами старался избежать опасности. Там, где только блестел в вигваме огонь, он прокрадывался с особенной осторожностью и каждого бодрствующего индейца избегал по возможности. И на самом деле у него было полное основание проявлять крайнюю осторожность. Деревня вовсе не была так лишена защитников, как ранее предполагал Натан. Воины Венонги не все последовали за своим предводителем для нападения на Кентукки, значительное число дикарей оставалось в своих вигвамах. По крайней мере, так заключил Натан из того, что он там и сям вблизи костров, у которых они пировали, натыкался на воинов, заснувших на том месте, где их обессиливал выпитый напиток. Натан тихо прокрадывался мимо спящих, прополз даже на четвереньках, чтобы как-нибудь не разбудить их, и благополучно добрался наконец до центра деревни. Несколько хижин из древесных стволов, превосходившие размерами и прочностью постройки все остальные хижины деревни, указывали на то, что это было место жительства вождей племени, или, может быть, тех белых, которых Натан заметил среди выступивших в поход дикарей. Квакер неслышно приблизился к одной из этих хижин, заглянул между стволами деревьев и сразу заметил, что здесь устроил себе жилище беглец из белых. Полдюжины детей, более светловолосых, чем индейцы, спали на шкурах вокруг огня, у которого сидя дремала индианка, вероятно, их мать.

Натан недолго задержался здесь. Мельком взглянув на эту сцену, он еще осторожнее, чем прежде, прокрался к другой, близко стоявшей хижине. Она была подобна другим, только добротнее построена, и кроме того, имела глиняную трубу, — преимущество, которого не было ни в одной из остальных хижин деревни. Густые, красноватые облака дыма поднимались из трубы. И здесь посмотрел Натан сквозь щель внутрь дома и увидел голые бревенчатые стены, проконопаченные мхом и промазанные глиной, несколько деревянных стульев грубой работы, такой же стол, постель из звериных шкур и несколько висевших по стенам военных и охотничьих принадлежностей. В хижине находились двое белых, сидевших при бледном свете свечи у догоравшего очага. Один из них, высокий, видный мужчина, с красной чалмой на голове, был одет в полотняные панталоны и рубашку.

Ему было около сорока лет, и лицо его могло бы считаться красивым, если бы дикие и необузданные страсти не оставили на нем своих следов. В другом человеке, не такого большого роста, как первый, Натан тотчас узнал отца Телии Доэ, которого он раньше, при нападении на развалины, видел в толпе индейцев. Вид этих двух мужчин пробудил в Натане любопытство, и он напрягал и зрение и слух, чтобы не пропустить ничего из происходящего в их хижине. Доэ имел вид мрачный, хмурый. Он сидел неподвижно и уставился взором на пламя в камине, не обращая внимания на своего товарища, который снял с головы красную чалму, бросил ее в сторону и прошептал на ухо отцу Телии несколько слов, которых Натан, несмотря на все свое старание, не смог расслышать. Он повторил свои слова несколько раз, но так как Доэ по-прежнему не обращал на них внимания, он потерял терпение и сказал, к радости Натана, громким голосом:

— Слушайте вы, Як, Аткинсон, Доэ, Шавгенав, гремучий змей, или как вам больше нравится! С ума вы что ли сошли или пьяны, что не слушаете меня? Проснитесь, черт подери, и скажите мне, по крайней мере, о чем вы мечтаете, если вам более нечего сказать мне!