На дне

— Я мог… мог не успеть.

— Ты? — отстранилась от него и отрицательно качнула головой… захлебнулась, когда увидела, что он снял линзы, и теперь его глаза сверкают небесной синевой. — Нет, ты не мог. Ты же мой дьявол…

— Твой дьявол, малыш. И истязал тебя, как дьявол…

Максим замолчал, а я чувствовала, как боль и чувство вины раздирают его изнутри. Посмотрела на него, и он отвернулся, мое сердце дернулось в ответ. Как же сильно мой мужчина ненавидит себя. Эта ненависть переполнила его до краев, она разрывает его изнутри и мешает смотреть мне в глаза.

— Что будем делать теперь?

— Пойдем на север. Нас будут ждать на закате.

Мое сердце билось глухо и рвано, хаотично, а пальцы Максима все время непроизвольно сдавливали мои плечи. Словно мой дикий страх разорвать с ним объятия передался и ему.

Я закрыла глаза и тяжело вздохнула. Облегчения не наступило. Внутри затаилось странное сосущее чувство, оно вытягивало всю радость, мешало дышать. Что-то не так. Слишком все быстро и просто. Будет какой-то подвох? Меня где-то ждет еще один удар в сердце, или они действительно закончились?

— Я… я такая страшная и грязная. Когда мы вернемся домой, я буду валяться в ванной и долго в ней откисать, пока с меня не слезет вся эта вонь.

Пытаясь представить себе дом, нашу ванну и себя в горячей воде. Провела по затылку Максима, по бородатой щеке, а он перехватил мои пальцы губами и с наслаждением закрыл глаза.

— Ты умопомрачительно пахнешь… всегда. Этот запах пробивается через любую грязь и копоть.

И вдруг меня накрыло психопатическим счастьем, каким-то безумным чувством восторга. Неконтролируемым всплеском радости. Ослепительным и неудержимым. Я прижалась к шее Максима жадными губами, осыпала поцелуями его лицо.

— Плевать на все. Ты живой… мы живы. Мы есть. Слышишь? Мы. Как же я скучала по нам, как голодала. Я… умирала без нас.

Но Максим удержал меня за плечи, чуть отстраняясь, и наконец-то посмотрел мне прямо в глаза. Как же сильно он изменился буквально за несколько часов. Словно дико устал, опустошен полностью. До самого дна. Ничего. Я наполню тебя до краев. Я настолько полна нами, что мне хватит тебя затопить и останется еще столько же. Все забудем. Начнем сначала. Начнем с чистого листа. Мы сильные. Мы столько пережили вместе и это переживем. Нет ничего, что могло бы нас сломать. Перехватила его руки и прижала к своим щекам.

— Все закончилось. Я рядом. Как же хочется домой.

— Да… скоро ты вернешься домой.

— С тобой. Мы вернемся. Ты и я.

Обернулся на струю воды, отделяющую нас от внешнего мира. Сквозь хрусталь воды, просвечивает солнце, трава и листва. Освободился из моих объятий и отошел, отворачиваясь.

— Сейчас идти нельзя. Безопасней, когда начнет темнеть. Тела я спрятал. Искать начнут ближе к полуночи, когда настанет время отвозить товар.

Я смотрела на него и чувствовала, как мною снова овладевает отчаяние — он отдалялся. Точнее, держал дистанцию. Словно не позволял приблизиться ко мне настолько близко, чтобы я почувствовала его, приняла. Подошла вплотную и стала перед ним, прямо перед водой. В быстро бегущих струях появилось наше отражение. Стоит с закрытыми глазами, бледный, отчужденный, потерянный.

— Я давал тебе слово… давал клятву, что никогда не подниму руку. Никогда не причиню тебе боль.

— Это был не ты… Это был Аслан Шамхадов. Его больше нет. Ты его уничтожил.

— Это был я.

— У тебя не было выбора.

— Выбор есть всегда. Мне хочется… мне хочется отрезать себе пальцы, чтобы больше никогда не прикоснуться к тебе.

Обернулась к нему и сжала ладонями его скулы.

— Я хочу. Хочу, чтоб ты ко мне прикасался. Хочу этого до сумасшествия.

— После всего… после…

— Не надо, — потянула его к себе, — не надо себя истязать. Рвать на части. Я чувствую каждый разрыв, каждую царапину. Ты рвешь и меня тоже. Сжалься над нами. Не будь так жесток к нам.

Максим сжал мои пальцы, а я наклонилась и нашла его губы губами. Он отшатнулся, отвернулся от меня.

— Не могу. Я такой грязный, Даша… какой же я грязный. Мне воняет кровью, гнилью, мертвечиной.

— Посмотри на меня…

Медленно поднял тяжелые веки, и я утонула в этом насыщенно-синем, в этой глубине, в водовороте.

— Я люблю тебя, помнишь? Люблю до конца. До последнего вздоха. Моего вздоха. И ничто, и никогда не изменит мою любовь к тебе. Я чувствую твою боль, как свою, твою ненависть, как свою, твои страдания, как свои. Пожалей меня… перестань себя проклинать. Ты — смысл моей жизни. Я просто хочу быть с тобой, хочу любить тебя… хочу, чтоб ты любил меня так, как умеешь только ты.

Потянула к себе, жадно впилась в его рот поцелуем, пытаясь стереть это горькое чувство вины. Он целовал меня, но как-то отстраненно, настороженно. Как будто продолжал ставить между нами стену. Схватила его за волосы и заставила посмотреть себе в глаза.

— Что ты там видишь? Что видишь?

— Себя, — сказал срывающимся голосом.

— Потому что там ты. Везде во мне ты. Я состою из тебя, а ты из меня. Ты можешь меня ненавидеть? Давай. Возненавидь меня. Можешь?

Я прижалась к нему всем телом, жадно целуя его лицо, лихорадочно расстегивая его рубашку, прикасаясь к коже.