На дне. Дачники (сборник)

Здесь живут «бывшие» люди, «выпавшие» из разных сословий и потерявшие прежнее положение в обществе.

В пьесе сталкиваются меж собой ночлежники и их хозяева. При этом босяки, говоря словами Горького, как правило, «находятся в вечной кабале у содержателей ночлежек», которые «так ставят дело, что человеку необходимо совершить преступление…».

В сумрачном царстве нищеты и безысходности властвует жена хозяина ночлежки Михаила Ивановича Костылева Василиса (имя ее значит «царствующая»).

На самых низких ступенях социальной лестницы – остальные: Васька Пепел (тоже «царствующий») любовник Василисы, слесарь Клещ и его жена Анна; девица легкого поведения Настя, торговка пельменями Квашня; картузник Бубнов, Барон, Актер, Сатин, сапожник Алешка, крючники[2] Кривой Зоб и Татарин, наконец, сестра хозяйки – Наташа и появившийся в ночлежке старец Лука, странник.

С первых сцен постепенно обнаруживается скрытый от поверхностного взгляда смысл слов и событий пьесы. Так, в небольшом диалоге первого акта улавливаем мы за словами, непонятными Актеру, философский взгляд на жизнь «образованного человека» – Сатина.

Актер(громко, как бы вдруг проснувшись). Вчера, в лечебнице, доктор сказал мне: ваш, говорит, организм – совершенно отравлен алкоголем…

Сатин (улыбаясь). Органон.

Актер(настойчиво). Не органон, а ор-га-ни-зм…

Сатин. Сикамбр[3]…

Актер(машет на него рукой). Э, вздор! Я говорю – серьезно… да. Если организм – отравлен… значит – мне вредно мести пол… дышать пылью…

Сатин. Макробиотика[4]… ха!

Актеру неведомо, что «органон» в переводе означает «орган знания, разумность». Сатин ведет речь о том, что отравлен, поврежден сам Разум, разумность устроения жизни.

Актера, не понимающего его слов, Сатин называет дикарем: ведь сикамбры – это древнегерманское доисторическое племя, располагавшееся по берегам Рейна.

Не понимает Актер и последнего слова, которым Сатин поддразнивает собеседника. «Макробиотика» – так называлась в переводе книга немецкого врача К. В. Гу-феланда «Искусство продлить человеческую жизнь» (Спб.,1852). А следовательно, содержательность диалога недоступна не только Актеру, но и не знающему смысла слов – зрителю.

В речах героев сходятся приземленный, бытовой, и философский, глубокий, взгляды на жизнь. Художественная логика происходящего постепенно подводит нас к пониманию философского смысла горьковского произведения. В нем поставлено столько самых разных жизненно важных вопросов, что для их освещения потребовалось бы многотомное исследование. Коснемся лишь главных.

Читателю и зрителю ясно, что судьба большинства жителей ночлежки, да и ее хозяев развивается как социальная драма и завершается как трагедия.

Есть тому общая причина: равнодушие к человеку в обществе, основанном на лицемерной буржуазной морали. Там, где узаконены самодовлеющий прагматический расчет и накопительство, любой может стать жертвой социальных обстоятельств. События пьесы подтверждают это. Убит в драке Костылев; попадают в тюрьму Василиса и Васька Пепел. Пропадает без вести изуродованная Василисой ее сестра Наташа, не раз умиротворявшая обитателей «дна» (имя ее в переводе значит «утешение»). Умирает бедствовавшая до своей кончины жена Клеща – Анна. Сам же он после смерти жены теряет надежду на достойную жизнь труженика («инструмента – нет, все – похороны съели») и смиряется со своим положением. Озлобляется против всех до тех пор возрождавшаяся духом в выдуманных ею романтических историях Настя (имя ее переводится как «воскресшая»). Кончает с собой Актер. Становится инвалидом Татарин («руку-то раздавил на работе… отпилить напрочь руку-то придется»).

Настоящее ночлежников – мрачно, будущее – тревожно и темно. Прошлое печально, но ничем уже не грозит им. Поэтому с таким упоением все они рассуждают об ушедшей жизни, и слова «был», «было» не сходят с их уст. Даже наиболее независимый старожил ночлежки Сатин упоминает, что «был мальчишкой… служил на телеграфе», «был образованным человеком». «А я вот скорняк был», – говорит в ответ Бубнов, рассказывая драматическую историю ухода от своей жены. Лука спрашивает: «А ты, милый, бароном был?» Барон рассказывает, как в давние времена пил утром в постели кофе со сливками и как при Николае Первом его дед «Густав Дебиль… занимал высокий пост… Богатство… сотни крепостных… лошади… повара. Дом в Москве! Дом в Петербурге! Кареты… кареты с гербами!» И, однако же, бросает о себе: «Все уже… было…» Актер также нередко вспоминает о своем артистическом прошлом, когда его, выступавшего под именем Сверчкова-Заволжского, сопровождал гром аплодисментов.