Положение Бети, между тем, все ухудшалось. Бабушка умерла, пришлось много потратить денег на ее похороны, погасить все мелкие долги. Она измучилась от страданий и долгих ожиданий. Ах, это ожидание! Каждый день, в продолжение года, она ждала, что он наконец вырвет ее из этого душного отделения и возьмет в Нью-Йорк. Она много раз порывалась написать ему, но рука ее не повиновалась. Бетя была по природе очень деликатна и не хотела беспокоить его. Но вот она не выдержала и написала ему отчаянное письмо. Она сообщала, что дела ее очень и очень плохи, что какой-то приказчик из фабрики обесчестил ее, в чем, впрочем, виновата она сама, так как поддалась его обещаниям жениться на ней, и что она сейчас без службы. Дальше она сообщала, что истрепала ботинки в напрасных поисках новой работы, задолжала квартирной хозяйке за два месяца, и что та грозит вышвырнуть ее на улицу вместе с ее "бебехами", что из горла ее все чаще и чаще показывается кровь, что она просилась на службу в качестве служанки, но нигде ее не принимают, так как все пугаются ее "чахоточного" вида, и что ей придется сделать одно из двух — броситься с моста или окунуться в разврат, на что ее со всех сторон толкают разные "факторши".
Прошел месяц, два, три. Ответа опять нет. И Бетя пошла на знаменитый Строгановский мост с твердым намерением покончить все счеты с жизнью.
Но каково было ее разочарование! На мосту, по обеим сторонам, стоят две высокие-высокие решетки с узкими просветами. Ни взлезть, ни пролезть. И стоит подле этой решетки, задрав лохматую голову, какой-то оборванный юноша, сверкает глазами и громко ругается:
— Ишь, какую решетку выгнали! Насильно, подлецы, к жизни привязать хотят! Но наплевать! Для порядочных людей существуют еще курьерские и почтовые поезда. — И, запахнувшись в свое дрянное пальто и надвинув на глаза рыжий картуз с раздвоенным козырьком, он пошел прочь.
Бетя постояла немного на мосту, похлопала глазами через решетку на мостовую под мостом, по которой, глубоко зарывшись в снегу, ползли червяками из таможни быки с канифолью, красками и прочей дрянью, и также пошла прочь. Пошла и подумала: "А что, если я возьму и на один час продамся кому-нибудь и, продавшись, куплю хлеба и продержусь до завтра, а завтра, может быть, Бог пошлет службу и не надо будет лишить себя жизни". Она долго думала, боролась, плакала и решила продаться. Но надежды ее, увы, не оправдались. Добытые ею деньги хватили ей на два дня. Службы Бог не послал и на третий день опять всплыл вопрос о самоубийстве.
За первой попыткой и отсрочкой последовали другая и третья. Самоубийство все отодвигалось. Бетя, между тем, примелькалась блюстителям порядка. Ее представили, куда полагается, произвели в сан "убогой и нарядной" и благословили на дальнейший путь, политый слезами и усыпанный терниями, "золотым" или желтым паспортом.
Бетя с полгода погуляла по улицам — вы, по всей вероятности, милый читатель, встречали ее на Дерибасовской и не раз были останавливаемы ею, — она была комична в своей красной "гейше" до пят, ясно обрисовывавшей ее детские плечики, и в широкой черной шляпе с белым, круглым пером, — а потом попала на "стол и квартиру" в известное учреждение.
О милые, нежные оранжерейные дамы и девственницы, соперничающие своей чистотой с хризантемами садов одесского общества садоводства, дач и вилл Маразли, Ралли и Ашкинази и пармскими фиалками, никогда не знавшие табачной пыли, не будьте строги к Бете и не бросайте в нее камнем. Если же вы и бросите, то да уподобится он пуху или пролетит мимо.
Покончив таким образом благополучно с вопросами о желудке и самоубийстве, Бетя послала брату открытку. Она долго выбирала ее в писчебумажном магазине. На ней был изображен берег "синего-синего" моря и на берегу — пушкинский рыбак. В руках у рыбака были собраны концы сети, в которой билась и извивалась золотая рыбка. Не без умысла выбрала она эту открытку и написала всего несколько слов: "Если тебе когда-нибудь вздумается написать мне, чего, впрочем, я не ожидаю, так как ты, видно, окончательно забыл меня, то вот тебе мой новый адрес
Бетя послала открытку и забыла о ней.
Однажды вечером, когда она танцевала краковяк, Антонина Ивановна вручила ей письмо. Оно было от брата. Бетя горько усмехнулась. Он так скоро ответил.
"Ради Бога, Бетя, объясни мне немедленно, что это значит? У меня голова кружится. Как ты попала на эту ужасную улицу? Неужели?!.. Я сума схожу".