На Дороге (СИ)

А еще Сильвию очень забавлял ослик бабули. Остолопик, удивительно непокорный хозяйке, позволял Сильвии все и даже больше. Он словно бы чувствовал, когда усталость заставляла замедлить шаг, или начало беспокойно тянуть низ живота.

Ослик, и без того обремененный поклажей, как хозяйки, так и самой Сильвии, начинал тереться носом о руку, как будто предлагая помощь. И когда Сильвия уже не без труда взбиралась на спину, шел мерно и плавно, обходя ямы и камни.

«Удивительный зверодруг», — называла Сильвия Остолопика про себя, ласково поглаживая холку и шею ослика. И на каждом базаре покупала помощнику яблоки или морковку. Правда, Сильвии казалось, что Остолопик к ним несколько равнодушен.

Так и шли. Старушка, беременная и осел…

По вечерам Сильвия, как это было заведено, садилась вполоборота к огню. В темноте писать по-другому было сложно. Огонь по-прежнему гипнотизировал и манил.

Старушка крутилась рядом, все что-то приговаривая про отвары и грибочки. Сильвия уже не слушала, на коленях лежал пергамент, в руке она сжимала перо. И только хотела закусить зубами кончик, как вездесущая бабка несильно шлепнула по руке:

— Неча всяку дрянь в рот тянуть! О дите разумей!

Сильвия послушно убрала руку, что бабуля пеклась о ее здоровье, стало привычным. Затем начала писать.

— Калякаешь? — спросила бабка, как бы невзначай заглядывая в пергамент.

— Пишу, — Сильвия устало потянулась.

— Ну-ка, покажи! Хочу буквы твои поглядеть, вдруг как кривая, а нам прописи в городе калякать, а у тебя буковы кривущие!? То верно, что себя пытуешь, а то стыдобааааа будет… — под предлогом проверки бабка выхватила лист пергамента. Правда, «буковы» она рассматривала кверху тормашками, Сильвия с трудом сдержала улыбку. Пергамент бабуля разве что не обнюхала, затем бережно вернула лист и пожевала губами:

— Ох, бядовая ты у мяня, но буковы ладные выдумываешь! Время-то! Дремать пора… — постановила бабка и забавно плюхнулась на попу, поелозила немного, напоминая беспокойного пса, патлатого и нечёсаного, теперь пытавшегося найти себе место поудобней. Вдруг Авдотья наигранно застонала, Сильвия испуганно взглянула на старушку:

— Ай, ревматизьмь… — «И точно пес, когда его блоха укусила», — невольно подумала Сильвия, и сразу устыдилась, что назвала верного друга собакой.

— Хвала пяткам Творца, вот и баиньки… — Авдотья откинулась назад и тут же захрапела.

Отсмеявшись тихонько в ворот рубахи, Сильвия снова начала писать: «Мои родные, не думаю, что письмо дойдет до вас. Но буду верить… Может потому, что вера — это единственное, что нам остается. Мечтаю снова увидеть вас: тебя, мой отважный Драго, тебя, моя нежная Оси, и тебя… тебя, мой неведомый Алион.

Когда темнеет, люди зажигают свет. Вы — мой свет… В самый темный час жизни я верю в вас. Я не могу сейчас вас обнять, не могу сказать, как сильно люблю… Потому придумаю сказку, о вас и обо мне, о волшебном свете. Её расскажут тысячу раз прежде, чем она придёт к вам… Услышав её, узнаете меня.

Итак, начнем.

В одном старом-престаром лесу, среди коряг и мхов жил юный Фей. Вы спросите, как он выглядел? «Да вот же!», — отвечу я, указав на угол с портретом, — Фей любезно согласился дать себя нарисовать сраженному восторгом путнику.

Смотрите и любуйтесь! Вот волосы-пружинки, курносый носопырка и улыбающийся рот. От круглого пуза, маленьких крылышек, похожих на крылья мотылька или стрекозы, пухлых ручек и ножек тихо млейте…

Ладно-ладно, шучу! Но поверьте, вы разомлели бы от дивных радужных глаз, самых красивых глаз, бывших когда-либо у феи.

Фей страшно любил заводить друзей. Но было и то, чего он просто терпеть ненавидел! Думаю, не трудно догадаться, если посмотреть на картинку ниже.

Бабуля Фея была лесной ведьмой, верней не так, Фей приходился ей двоюродным внучатым племянником… кажется, так. И звали её Маб. Как всякая добропорядочная ведьма, бабуля Маб кудесничела с травами. Отчего Фею доставалась уйма запачканных кастрюлек — мыть посуду бабуля Маб терпеть ненавидела… Что сильно роднило её с двоюродным внучатым племянником.

Посуда складывалась в стопки, заполняя угол кухни. Фей всякий раз смотрел на кастрюли, кастрюльки и кастрюлечки, расстраивался и… Обнадеживал себя коротенькой мыслью: «Завтра». После чего незаметно выпархивал из домика под корягой.

Тут Фея можно было понять — ну как можно тратить время на бесполезную посуду, когда его ждали приключения?! Стоило Фею выйти на порог дома, как приключения подхватывали за локоток и уносили, словно ветер — семечко одуванчика.

Тем временем стопки из кастрюль, кастрюлечек и кастрюлят росли. Посуды стало так много, что она упиралась в потолок, очень мешая домовому пауку — паучок не мог плести паутину нужной формы. Жалобное бормотание заставляло сердце кровью обливаться. Паук страдал, а Фей откладывал, свято веря в пришествие Вдохновения.

Дело в том, что где-то посреди Феиных бабок, колене так в десятом, чудесным образом очутилась настоящая Домашняя Фея. Самая взаправдашняя.