На другой день

— На страх врагам! — сказал Кауров. — А по виду и не подумаешь, какая у тебя силенка.

Коба усмехнулся:

— Теперь знай, как нападать!

Мировая была закреплена рукопожатием. Так совершилось их первое знакомство.

11

Хотелось бы нарисовать и некоторых друзей Каурова, участников большевистской организации в Кутаисе. Среди них были примечательные люди, оставившие след в истории революционной борьбы. Однако сквозное действие, или, говоря иначе, красная нить повествования — ее можно бы назвать суровой ниткой — не позволяет отвлекаться. Воспроизведем поэтому лишь следующий эпизод из кутаисской жизни Каурова и Кобы.

Однажды меж ними возникло небольшое разноречие касательно одного человека, входившего в прежний комитет. Это был пожилой грузин по имени Вахтанг, отец семейства, уже многие лета беспорочно служивший в должности кассира Кутаисского кредитного общества. Он, кстати сказать, и в комитете бессменно нес обязанности казначея. К молодежи, принявшей сторону большевиков, относился дружественно, хотя еще надеялся, что междоусобица в лагере социал-демократов закончится добрым согласием. В кредитное общество к Вахтангу всегда было удобно забежать, передать или получить через него записку, перехватить взаймы рубль-другой. Кауров считал, что Вахтанга надо включить и в новый комитет. Коба воспротивился.

— Место в комитете, — сказал он, — может принадлежать лишь профессиональному революционеру, который отдал себя только одному делу: служить партии.

Они разговаривали, уединившись опять в парке. По-прежнему нечесаный, небритый, Коба отчеканил этот свой тезис и, помолчав, молвил:

— «Тебе одной…»

Так начиналась первая строка известного грузинского любовного стихотворения: «Тебе одной все, что дано мне с высоты Богом». Он ограничился лишь двумя словами. И вновь умолк. Кауров покосился на него. Да, в душе этого низенького ростом, смахивающего на бродягу человека вибрирует, значит, и струна поэзии. Да, не напрасно же он Коба!

А тот уже вернулся к хладнокровному тону:

— Только профессионалы революционеры! В этом необходима строгая граница. Иначе мы не отделим себя от либерально болтающих интеллигентов, сами разрушим конспирацию.

Кауров возразил:

— Но и Вахтанг же, я уверен, будет хранить свято партийную тайну.

Вот тут-то Коба и изрек удививший Алексея, запавший в память афоризм:

— Тайна — это то, что знаешь ты один. Когда знают двое, это уже не вполне тайна.

Выдержав, по своей манере, паузу, Коба далее столь же четко определил:

— А легальный человек в комитете, к тому же еще и примиренец, это все равно что настежь открытая дверь из квартиры на улицу.

Приведя еще несколько доводов в обоснование нещадных организационных требований, Коба убедил в своей правоте юношу большевика.

— Но, знаешь, Коба, я не могу сказать Вахтангу, что мы исключили его из комитета.

— Ох, какой добрый, какой мягкий, — насмешливо произнес Коба. И холодно добавил: — Хорошо, я сам ему скажу. Но изволь присутствовать.

Вахтанга известили, что надобно поговорить. Он предложил встретиться в тихом ресторанчике близ реки Риони.

В назначенное время, когда дневной жар уже свалил, они туда сошлись. Первым, как младшему и полагалось, явился легконогий Алексей, вскоре он вежливым поклоном встретил шагавшего кассира. В меру полный, толстогубый, знавший толк в грузинской кухне и в грузинских винах, Вахтанг выбрал столик на открытом воздухе под вековой чинарой, распластавшей во все стороны широкие лапчатые листья, посудачил о том о сем с владельцем духана. Кобу пришлось ждать. Вот наконец и он оказался за столиком. Было по-прежнему заросшим его сильное лицо. Заказали кувшин местного вина, сыр, шашлыки. Вахтанг разлил по стаканам темно-красное вино и показал на стремительный Риони, шум которого чуть доносился и сюда. Мощная горная река вспенивалась на торчащих из воды зубцах белых камней.

По праву старшинства Вахтанг провозгласил тост. Стиль был традиционно цветистым.

— У вас, молодых, — говорил он, — такая же душа, как у этого Риони. Рветесь вперед сквозь все теснины, бросаетесь грудью на преграды, пока не прибьетесь к цели. Ничто вашу стремительность не остановит. Выпьем же, друзья, за наш вечно молодой Риони.

Улыбаясь, он поднес стакан к своему большому рту и, причмокивая, вытянул до дна. Вслед и Кауров поставил на скатерть опорожненный стакан. Коба лишь отхлебнул, И вытер рукой жесткие усы.

— Почему же вы, товарищ, проявляете такую половинчатость? — шутливо спросил Вахтанг.

Знать бы ему, что за человек перед ним сидит, не стал бы, наверное, над ним подтрунивать. Коба был крайне чувствителен к насмешке. Янтарная примесь, желтизна в его радужнице мгновенно проступила явственней. Остановившийся гипнотический взор уперся в кассира. Кауров тогда впервые увидел этот взгляд, для которого лишь позже нашел обозначение. Улыбка непроизвольно сползла с лица Вахтанга. Несколько секунд длилось молчание. Ничего, казалось, не произошло. Ничего, кроме лишь взгляда. Затем глаза Кобы обрели свой прежний туск, не мрачный, скорее веселый.

— Хотя монашеских зароков не давал, — спокойно выговорил он, — вином нс увлекаюсь.