На другом берегу

– Очень, просто очень! – призналась Ангелина. – Я столько съела, что сейчас лопну. А ты где русский выучил? Ты в русской школе учишься?

– Мы из Москвы, – важно заявил Стас. Адриана кивнула, подтверждая слова брата. Валя заинтересованно прислушивалась к разговору.

– А в Москве – где живёте? На какой улице? (это Ангелина)

– Мы не прямо в Москве, у нас дом в пригороде. Красивый. Папа говорит, что скоро выплатит этот… долбаный кредит и долбаные проценты и пошлёт русский банк к этой… как её? к долбаной матери! – добросовестно вспоминал Стас слова Демосфена (И когда Демосфен такое говорил? И когда Стасик успел запомнить?! – ужаснулась Марина).

Адриана мило улыбнулась и сказала: «У нас там воздух, и лес, и речка. Папа говорит, пусть москвичи в своей Москве керосином дышат, если им нравится. Папа говорит, русские вообще странные». – «И в море зимой купаются, им лета не хватает – поддержал сестру Стас. – А ты тоже купаешься зимой?»

– Анастас!! Тэ му! (дословно: «Мой бог!») – вскрикнула Марина, а Илья уже хохотал, по-немецки повторяя между приступами смеха вырвавшееся у Марины восклицание – «О, майн Готт!»

Анастас сконфуженно замолчал, не понимая, что же он сказал не так. К ним присоединился Демосфен, и вся компания долго сидела за столиком. Наконец Валентина, сделав дочке страшные глаза, достала из сумочки кошелёк. Марина её остановила:

– Платить не надо. За счёт заведения.

– Спасибо, – легко согласилась Валя. – Будем дома дышать керосином и вспоминать ваши пирожки. Да чего ты краснеешь, всё нормально…

Прощаясь, Илья задержал руку Марины в своей, но увидев её застывшее лицо, разжал пальцы. Такого не прощают, она права.

– Я никогда тебя не просила… Но эту просьбу ты выполнишь, – с каменным лицом сказала Марина. – Не приходи сюда больше. Твоей Марины здесь нет, она умерла. Понял? Или тебе повторить?

Лунный свет

Лунный луч протянулся через всю спальню и вкатился на кровать, прямо к её ногам. Вот бы встать на него, добежать по лунной дорожке до неба… А там – мама с папой. И Анечка, – грустно думала Марина. Только Демосфен разве позволит? Ни за что не отпустит! – Марина положила голову на плечо мужа и длинно вздохнула.

– Спи, моя колдунья. Сегодня был трудный день, тебе досталось… Спи. Завтра будет легче, – сказал жене Демосфен, словно подслушал её мысли.

– Не будет легче, – всхлипнула Марина. – Та девочка… у меня была такая же. Она умерла, а сегодня… я увидела её живую. Я думала, что сойду с ума. Моя Анечка – живая!

– А насчёт девочки – это мысль, – оживился Демосфен. – Я и сам, понимаешь, думал…

И последнее…

У Ильи помутился рассудок, словно и впрямь колдунья Медея навела на него свои волшебные чары. Перед глазами, как наваждение, стояла Марина, ничуть не постаревшая за эти годы. Всё такая же красивая. Колдунья Медея!

Простит ли она его когда-нибудь? Вот сегодня – не простила. А больше они не встретятся: Илья выполнит последнюю просьбу жены. Вспомнит ли о нём когда–нибудь Марина? Вряд ли. Тот, прежний Илья для неё умер, и сегодня он это почувствовал. Забыть бы всё, навсегда забыть… Но нельзя – забыть.

Валя видела, что с Ильёй творится что–то непонятное. Сам не свой и отвечает невпопад. Руки целует, а в глазах слёзы стоят… И жрать перестал, похудел даже. Она его и впрямь заколдовала, колдунья Медея! – злилась Валя. – Бывают же такие! Словно ожившая статуя. И дети красивые. По мальчику сейчас уже видно – девичья погибель растёт! А эта зеленоглазая куколка с чёрными как ночь волосами – просто чудо! Илья всё–таки дурак: от такой – ушёл! Или это она от него ушла?..

Демосфен улыбался, вспоминая, как вела себя Марина с бывшим мужем (он наблюдал за ними с самого начала, укрывшись за дверью). «Чуть в рожу ему не вцепилась!» – с удовольствием вспоминал Демосфен.

Марина когда-то слышала, что души тех, кто умер слишком рано, не улетают на небо, а вселяются в других людей, чтобы прожить до конца отпущенный им создателем век. Не зря же она, неверующая, молилась, чтобы случилось чудо и её Анечка вернулась домой, живая и здоровая. Чудо случилось – Анечка жива! Синеглазая саксонская принцесса, так не похожая на Марину…

У неё теперь другая мама, и тут уж ничего не поделаешь. Ну так что ж! Ведь она любит её. И Илья любит, Анечкой назвал… Пусть у неё будет хорошая и счастливая, долгая-долгая жизнь.

Марина стояла на коленях и улыбалась. В сердце больше не было ненависти и обиды. И боли – тоже больше не было. Прихожане русской церкви в Афинах оглядывались на неё: что понадобилось этой гречанке (или турчанке, чёрт их разберёт) в русской церкви?

Священнослужитель читал проповедь рассеянно, бросая на Марину быстрые взгляды. «Сейчас запутается» – подумала она. Священник вдруг остановился посредине фразы и сказал растерянно: «Эээ… Так на чём мы остановились?».

Паства охнула и, проявив истинное милосердие, подсказала: «Да мы уже закончили почти!»