На Двине-Даугаве (Повесть о верном сердце - 2)

- Видал? Это у меня сестрицы такие. Наташка всему заводила!

- И вовсе не я! - пискнули из-под занавески.

- Замри! Или я за себя не отвечаю! Увидишь!

Никаноркин печально поглядел на Гришину "Лису в лесу" и сказал:

- Ну, Шумов, писателя из тебя не выйдет.

- Я и не собираюсь в писатели.

- Не знаю куда ты собираешься, а только, если к концу года не будет у тебя пятерок по всем предметам, узнаешь ты, почем фунт лиха.

- Да что ты пристал? Ну, а если четверка будет или тройка - что, съедят меня?

- Четверку или тройку тебе Стрелецкий выхлопочет - по поведению... Ну ладно, пиши теперь дальше!

Гриша с завистью поглядел на раскрытую чистенькую тетрадь Никаноркина:

- Так писать, как ты, я все равно не научусь.

- Ерунда! Каждый может научиться. Не надо только лодыря гонять.

- Это я-то лодырь?

- А если не лодырь, значит садись и не стесняйся - трудись! Такая наука, как чистописание, труды любит.

- Ну, труды трудами, а кроме того, и талант, видно, нужен.

- Меня мой батька научил, вот и весь талант. Он писарем был на военной службе. Там уж научат, будьте спокойны!

- Тебе хорошо, тебя батька выучил. А мой сам плохо пишет.

- Я тебя выучу!

Грише такие слова не понравились. Тоже еще, учитель нашелся!

- Чего надулся? - спросил Никаноркин.

- Много учителей вокруг развелось. Довольно мне одного Невинного - по чистописанию.

- Невинного?!

- Ага. Ивана Ивановича. А ты меня учить не можешь. Сам подрасти сперва. Помочь - пожалуйста, а учить - это только Невинный может.

- Многому он тебя научил!

В тот вечер они не раз принимались ссориться. Никаноркин терял терпение, ругал Гришу, бегал за занавеску - усмирять сестер...

Гриша два раза брался за шапку, хотел уйти.

Но Никаноркин говорил яростно:

- Не выпущу из этой комнаты, пока не добьемся толку! Берись за вставку, пиши!

Он говорил это с таким напором, что Гриша, удивляясь сам себе, с чего он начал слушаться этого востроносого, оставался в конце концов и снова брался за перо.

Трудились оба долго... Когда у Гриши уж совсем не хватало сил, даже жарко стало, в комнату вошла маленькая женщина в платке, поставила на стол тарелку с орехами, подала Грише негнущуюся ладонь и опять ушла, хорошо, ласково улыбнувшись.

Никаноркин подал пример: первый, раньше гостя, принялся щелкать орехи своими крупными белыми зубами. Делал он это расторопно, быстро, как и все, за что брался.

Гриша сперва стеснялся, ожидал, что вот-вот за занавеской опять засмеются - над кем? Над ним, конечно.

Но тут-то как раз и наступила долгожданная тишина: то ли девочки куда-то ушли, то ли истребление без их участия орехов не располагало к веселью.

Уничтожив при слабой Гришиной помощи все орехи, Никаноркин отодвинул тарелку и сказал решительно:

- Ну, за дело!

Гриша подивился его упорству. И без всякого воодушевления опять взялся за перо.

- Не ленись, братец, не ленись! - покрикивал Никаноркин, совсем уж входя в роль учителя. - Привык, что все тебе в рот само валится. Не ленись!

Теперь возня за занавеской больше не мешала Грише, и дело как будто пошло быстрее.

Никаноркин наконец сказал с удовлетворением:

- Ну, вот теперь у тебя что-то получается. Все-таки буквы, а не коровьи рога. И то хлеб.

На стене прохрипели часы-ходики, и Никаноркин без церемонии погнал гостя домой:

- Ступай! Поздно... Наскочишь на надзирателя - не поздоровится.

- Ну! Он в эти края небось и не заглядывает.

- Плохо ты еще знаешь нашего "голубчика". Говорят, он недавно ловил семиклассников где-то за огородами. Вон куда забрался, не пожалел ног! Это у него вроде охоты, без этого скучно ему.

Надевая пальто, Гриша (надоело ему чистописание!) заговорил о делах посторонних:

- Слушай-ка, я думал раньше, что в реальном всё больше баре да богачи учатся, а на самом-то деле смотри: у тебя отец приказчик, у меня садовник, потом, еще я одного знаю (Гриша вспомнил Леховича) - у того батька, оказывается, конторщиком служит на лесном складе.

- Ну и что ж? А есть и баре, богачи. Что ж, разве ты не видал их у нас в классе?

- Не видал.

- А Шебеко? Он богатый, у него отец тайный советник. А Самуил Персиц? У Персицев дом самый большой в городе, в пять этажей. Ну, Самуил хоть не чванится, а Шебеко, тот - фу ты, ну ты, ножки гнуты!

- А что это такое - тайный советник?

- Чин такой. Вроде генерала. Кому этот чин пожалован, тот может самому царю тайные советы давать. Например, посоветовать секретно, с кем воевать, а с кем лучше не надо.

- Насоветовали царю воевать с Японией, а японцы нас побили.

- Нас? Нас они не побили. И не побьют никогда. Мой отец говорил: "Они не русского солдата побили - нашего солдата им ни за что не осилить, - они царских генералов побили!"

Гришу такой разговор воодушевил - солдат он уважал. Он тут же хотел было рассказать Никаноркину об Иване-солдате, но в комнату вернулась низкорослая женщина - мать Никаноркина - и приветливо протянула руку:

- Заходите, молодой человек.

За юбкой матери прятались обе девочки. Потом они осмелели, подошли к Грише и совсем так же, как мать, подали ему негнущиеся маленькие ладашки.

Гриша вдруг почувствовал, что вся семья Никаноркиных ему очень нравится, особенно быстроглазая Наташка.