На двух ногах

Кошек отличаешь и то с трудом

Это не страшно спи моя ра усни

Над ресторанчиком вспыхивают огни

Над головой рассыпается фейерверк

И кипарис качается недомерк

Откуда-то сверху всё это видит в свою трубу

Инопланетный учёный и думает там у них

Наверняка никто не жалуется на судьбу

Справа налево перелетают огни шутих

Ладно пора и нам передавай привет

Ляле и Зине

Музыка маньчжурские сопки амурские волны нет

Никого кто бы ушёл на своих двоих

  2.

Тьмутаракань, смоляная яма, не видно лиц,

Сезамовидных, лобных костей, глазниц,

Чуть отойдёшь – пилки цикад, птиц,

Шорох листвы, летучих мышей пунктир,

Чертополох, репейник, вечный степной сортир,

Только присядешь, в спину дышит слепой чабрец,

Вымазанный в дёгте или в говне,

Море фосфоресцирует, как мертвец,

Воет собака чешуйчатая на дне...

Там посредине чёрный квадрат, раскоп,

Там впереди глухая китай-стена,

Там на Луне, видимые в телескоп,

Наши с тобой начертаны имена,

На той Луне, что некий, сильный рукой,

Муж пересёк, но не обрёл покой.

Что-то не то происходит на свете в зелёной карете...

 Что-то не то происходит на свете в зелёной карете

Едет Татьяна в малиновом всё же берете

Парка культурного отдыха мимо и брега

Вдоль воробьиного рая и талого снега

Даль рукавами марая ах вдоль пограничного рая

Там над кочующей пропастью сердце её замирает

Грязные лужи слепые колёса вагонов

Грозные мужи в шинелях крестах и погонах

Будки бараки овраги дороги солдаты солдаты

Делай что хочешь а всё будешь ехать куда-то

Ах не рыдай же Татьяна послушай Татьяна не надо

Странствуя вдоль пограничного дикого сада

Где на холодном рассвете раскинувши тонкие руки

Шалая муза свои забывает науки

В дальнюю следуя волость закутавшись в дымную полость

Что-то не то происходит на свете подумаешь новость

два жирных голубя сидят...

два жирных голубя сидят

у лужи на краю

вокруг шумит большой вокзал

и первый снег метёт

из стенки радио поёт

о золотой москве

носильщик страшен и велик

выходит на перрон

он всем кричит: поберегись! –

и все его бегут

а ты в кальсонах и трусах

ботинках и носках

стоишь и держишь свой портфель

прижав его к груди

БЕСТИАРИЙ 

Жабы

 Погляди, какие рыбы ходят в водяном стекле

Погляди, какие жабы сидят слегка навеселе

У них недавно были жабры, а теперь корона на челе

Жабы рыбам говорят:

Мы когда-то были вами, о несбывшийся народ

Мы стояли, головами обернувшись на восход

В бездне вод

А теперь мы жабы, жабы, у нас корона на челе

И у нас отпали жабры и мы ходим по земле

В полумгле

Жаба смотрит и смеётся, взгляд её горит как жар

У неё под сердцем бьётся тёплый камень безоар

Кто найдёт волшебный камень, кто его положит в рот

Того пуля не берёт

Жаба, жаба, ты не смейся, говорят ей казаки:

А не то схвачу за пейсы да пущу тебе кишки,

Я тебя прихлопну, жаба, просто пальцами руки.

Жаба бедная смутилась, даже слёзы на глазах,

Отвечает – сделай милость, забирай себе, казак,

Видишь, вот он, полный чар,

Чудный камень безоар.

Кто его с горилкой выпьет, кто его положит в рот,

Тот, простреленный навылет, снова встанет и пойдёт,

И минуя все дозоры,

Так и будет он ходить,

Смертным полем, чёрным бором,

Через реки, через горы,

С чёрной раной на груди.

На столе пред казаками чарки горького вина,

Рыба с бледными руками поднимается со дна,

Вётлы машут рукавами, скачет жаба на метле,

Между месяцем и нами кто-то ходит по земле...

Кенгуру  

 Кенгуру протискивается в троллейбус,

Хватается лапой за

Поручень, другой достаёт билет,

Сумка её расстёгнута, плачут её глаза,

Голова у неё болит,

За окном проносится, вплавлен в лёд,

Электрический бледный болид,

И сыплется снег, и троллейбусный ус

В небесах тяжёлых завис,

В сумочке пудреница, сотовый, два ключа,

Томик Донцовой с обтрёпанным корешком.

Кенгуру вчера была у врача,

Потом тащилась домой пешком,

И врач головою седой качал

И что-то под нос ворчал...

Сумрак сворачивается в клубок,

Точно в воде белок.

Кенгуру закрывает глаза, лапкою трёт,

Белый режущий свет

Бьётся в её зрачке,

И видит стеклянный аэропорт,

Морской вокзал,

Белую пристань, пучки золотых лучей

На зелёной воде,

Пёстрые флаги на берегу...

Ей помогает спуститься по трапу добрый матрос,

Ей капитан на мостике честь отдаёт,

У неё на руках букет белоснежных роз,

Кенгурёнок в матроске глядит из сумки её...

Кракен 

Из Теннисона

 Вот кракен прячется в бездне вод,

он светится бледным светом – и ждёт,

когда океан вскипит

(а кто наверх его призовёт,

Тот выше царей сидит)

Тогда он, страшный, всплывёт со дна

и будет плясать в багряных волнах,

при свете багряных звезд

(торпедоносцы уходят на

норд-норд-вест)

Он есть последний в своём роду,

он ест беспомощную еду

и руки его белы

(и он увидит Полынь-Звезду

средь пламени и золы)

Он будет дрыхнуть в своём гробу,

покуда не изотрут резьбу

машины небесных сфер...

(вот, поднимает к губам трубу

гипсовый пионер)

Мышь  

 Мышь-подпольщица, вышивальщица, кладовщица, пряха,

Она знает слова "рубаха", "крупа", "старуха"

Разговаривает шёпотом, слышит вполуха,

Разбирается в окружающем мире не так уж плохо,

Впрочем, ей недоступна природа знака.

Мышь черепную свою коробку способна сплющить,

Чтобы протиснуться в каждую щёлку, дырку,