На дыбе. Русский исторический детектив

Минуло два года. Василиса прочно привязала к себе Иоанна Васильевича. Она ухитрилась изгнать из дворца всех женщин, которые могли стать ей соперницами. Хотя патриарх отказался благословить Государя на очередной брак (седьмой, что ли?), все тот же доверенный священник отец Никита их обвенчал. Предчувствия Василисы сбылись, царицей она стала!

Она сделалась ещё краше, в её движениях, в походке появилась особого рода грациозность, улыбка ещё ярче блистала на её устах. Историки отмечают:

“Иоанн будто переродился. Почти прекратились казни, Иоанн не выезжал в Александровскую слободу, его припадки случались крайне редко, оргий во дворце больше не было… Все вздохнули свободно”.

Государь, которому перевалило за пятьдесят, давно, казалось бы, истощивший свою дряблую плоть беспробудным пьянством и неумеренным развратом, вдруг поразился любовью — самой страстной и ненасытной, которая бывает лишь в ранней молодости.

С каждым днем Василиса делалась все более желанной, неотразимо притягивая всех той прелестью, грацией, загадочностью, что называется женственностью.

Оставаясь наедине, Иоанн Васильевич неистово уверял царицу в своей любви, униженно целовал ноги, руки, самые сокровенные места, заходился слезами при мысли, что придёт день, когда смерть разлучит их.

— Сердце мое уязвлено любовью к тебе! — страстно шептал Государь.

Василиса не имела любви к Иоанну Васильевичу, но, как это часто бывает у женщин, смирилась, притерпелась к нему и уже даже без особого отвращения принимала эти бурные, самоунизительные признания и ласки.

Восстав однажды от послеобеденного сна. Государь заглянул в спальню к супруге. С присущей ему зоркостью вдруг заметил: все четыре толстые свечи в шандале потушены не колпачками, как обычно это делалось, а огонь придавлен пальцами.

Это страшно удивило и поразило его. Пытаясь игривой улыбкой скрыть свою тревогу, вопросил:

— Кто это в огонь персты сует?

Василиса, как показалось царю, с удивлением взглянула на шандал, но, лениво зевнув, равнодушно отвечала:

— Ах, это? Любовников зову, вот они и давят. — Звонко рассмеялась. — Дурачок ты, Ванюшка. Разве тебя, агнец ты мой белый, может кто заменить — мудрого, в любви проворного?

Ступая красивыми босыми ногами по пышному ковру, она подошла к подсвечнику, горевшему возле скрыни, плюнула на пальчик и отважно прижала горящий фитиль. Свеча, пустив длинную струйку дыма, загасла. Игриво взглянула на Государя:

— Лисенок мой, ненаглядный! Я завсегда так делала в доме батюшки моего. Желаешь, тебя обучу? Государь, облегченно вздохнув, буркнул:

— Я что, ума лишился? Царь станет тебе пальцами свечи тушить. И ты, Василиса, так больше не делай. Не царицыно сие дело, слуги на то есть.

Свеча (окончание)

На другой день у Государя была важная встреча со шведским послом. Утром, пораньше, он навестил супругу, провел у неё почти час. Затем, помолившись, отправился в Престольную палату. Здесь его уже поджидал Иван Колычев.

— Вчера, сокольничий, ты ловко пешкой в ферзи прошел, да все едино — я обыграл тебя! — Приятные воспоминания озарили лицо Государя. — Фигуры расставил? Ну, держись, сокольничий, нынче моя очередь белыми играть.

Они уселись в уголке громадного, со многими сводами зала, со стенами, расписанными картинами из Святого Писания. Слуга зажег в литом серебряном подсвечнике шесть сальных свечей.

Играли почти час. Государь одну партию выиграл, другую свел вничью. Он молвил:

— Посол прибыл, сегодня дело серьёзное. Эта треклятая Ливонская война заставляет уступки шведам делать побережья Балтийского моря. Иначе мира нам не видать. Божиим попущением Эстляндия предалась Швеции и Дании, Ливония — Польше. Шутка ли, поболее трёх десятков лет ратоборствуем, сколько голов положили, пора замиряться.

Иоанн Васильевич поднялся из кресла. И вдруг он увидал, как сокольничий, жирно плюнув на палец, пригасил ненужные теперь свечи возле шахматного столика.

Страшная догадка обожгла сознание Государя. Когда нынче он прощался с царицей, та раза три переспросила: “Лисенок, переговоры скоро кончатся? Ты быстро ко мне придешь?” Теперь ясно, зачем сей вопрос.

Криво усмехнувшись, спросил:

— Не обожешься, сокольничий?

— Привычный, в доме отца завсегда так тушили. Я и лучину могу, а свеча что? Ткнул — и погасла!

Бояре, терпеливо ожидавшие окончания шахматной игры, подошли к Государю, мудрые бесполезные советы подавать начали. Не слушая их, Иоанн Васильевич направился к престолу, преодолел три высоких ступени, плюхнулся на трон.

Со свитой появился шведский посол — лысый, с напыщенным лошадиным лицом, в зелёном немыслимом камзоле с золотыми пуговицами.

Толмач начал что-то трещать в уши — Государь его не слышал. В сознании было лишь одно: неужто сокольничий был в спальне Василисы? Очень похоже, что именно он затушил свечи в её шандале.

Иоанн Васильевич окинул взором лавку, на которой сидели бояре. Среди них сокольничего не было.

И он вдруг решился: быстро поднялся с трона, ноги сами понесли его на половину царицы. Скуратов и несколько стражников бросились вслед.