У Федора, кладбищенского попа, обыскать следует! Они ведь дружки завзятые. А Никита сейчас на службе в Троицком соборе.
— Скуратов — к отцу Федору, все перерой у него! А ты, Басманов, доставь сюда Никиту. Да смотри, чтоб не сбежал — шкуру с тебя спущу!
— У меня небось не убегет, — на бегу хвастливо бросил Басманов.
Он выскочил во двор. Метель ударила ему в лицо.
Клад
До Троицкого собора — рукой подать. Басманов прибежал туда как раз тогда, когда служба закончилась и последние прихожане спускались с паперти. Возле левого придела Никита шептался о чем-то с тщедушным отцом Федором.
— Вот вы мне, отцы святые, и нужны, — насмешливо сказал Басманов. — Тебя, Никита, приказал Государь к нему доставить. А ты, Федор, надобен другу моему Малюте Скуратову. Он как раз к тебе домой собирается, жилы из тебя, фарисея лукавого, вытянет.
Обмер отец Федор, смертельно побледнел. Никита ободрил, подмигнул:
— Беги домой, встречай гостя важного, на питье отважного!
Басманов хмыкнул:
— Кто у нас обедает, тот и наши проделки ведает! Никита быстро наклонился к уху отца Федора, что-то отрывисто сказал. Басманов злобно прикрикнул:
— Эй, по углам не жмитесь, царю во всем повинитесь! Давай, Никита, облачайся в тулуп да пошли во дворец.
— Скажи Государю, что сей миг приду! Басманов ощерился:
— Уж нет, во дворец купно пойдем! А то ищи тебя потом, как ветра в поле.
Тем временем отец Федор стремглав понесся домой. Прохожие удивленно открывали рты:
— Ба, царские рысаки отца Федора не достанут. Куда он, на пожар?
Никита, набрасывая тулуп поверх парчовой ризы, изобразил на лице радость:
— У меня, друже, нынешнее утро удачливое. Такой случай… боюсь говорить, вдруг проболтаешься кому.
— Чего вякаешь — “случай”? Об чем это?
— Побожись, что никому не обмолвишься?
— Крест, что ль, целовать! Сказал: никому не проболтаюсь. Ну?
— Мой сарайчик знаешь, где коня ставлю? Достался по наследству от покойного отца Гермогена. Завел сегодня конька, а он у меня умный, что дьяк думный! — ржет и копытом в землю бьёт. Наклонился я, сенцо разгреб — словно блестит что-то. Лопатой копнул, а там — серебряный укропник. Достал его. крышечку открыл — полно золотых монет — толстые, тяжёлые, по-грецки написано на них. Во как!
— Куда, отец Никита, чужой клад дел? Поделиться следует со мной.
— Так и быть, пяток монет дам, только вот вернемся от Государя…
— После Государя тебе ни злато, ни серебро уже не понадобятся — захохотал Басманов. — Одна только панихида потребуется… Царицы, во гроб положенной, нет! Двух стражников, что землю копали, Государь посохом яко копьем прободил — до смерти. Теперь тебя допрашивать будет.
Никита изобразил удивление:
— Кому же мёртвый труп надобен, хоть и царицын?
— Ты не ведал, что живая она была положена — для острастки? Уже по всем дорогам рыщут, по всей Александровке. Малюта направился неспроста к твоему дружку — отцу Федору.
Никита возмутился:
— Страсть какая — живьём в гроб! Истинно в Писании сказано: “Яко и тварь рыдает, своего владыки видя бесчинства!”
Басманов оглянулся:
— Не умствуй! Многим разговорчивым ребра сокрушили и кнутом до костей облиховали. Государь ведает, что творит. Ну, святой отец, показывай клад, тобой обретенный, а то я тебя!..
Перекрестился Никита на образа, сказал непонятное:
— Прости, Господи, мое прегрешение! Обаче, и на Страшном суде готов за него ответ держать…
Ловушка
Через левый выход, что в храмовом зале возле алтаря, вышли во двор. Метель, кажется, неиствовала ещё больше. Сразу залепила глаза, туго била в грудь. В двух шагах ничего не было видно. Басманов крепко уцепился за рукав Никиты:
— Так-то спокойней будет, не сбежишь! Пересекли двор. В дальнем глухом углу подошли к сарайчику, сбитому из крепких бревен. Снаружи стояли небольшие саночки, накрытые рогожей.
— Моя конюшня, — пояснил Никита. Верный мухортый, почуяв хозяина, радостно заржал. Никита длинным ключом отомкнул замок, приоткрыл воротца:
— Проходи, боярин, клад там…
Через минуту-другую послышался глухой удар и крик, приглушенный свистом ветра. Чуть позже, ласково поглаживая холку, вывел в воротца сильного, хорошо откормленного коня. Запряг, прыгнул в саночки:
— Но, милый! Во дворец еду к Государю, яко агнец кроткий. — В печь огненную!
Наклонив голову, часто перебирая ногами, конь быстро набрал ходу.
Уловки
Едва Никита вошел в трапезный зал, как Государь злобно рявкнул:
— Признавайся, это ты, червь книжный, Василису из могилы поднял?
Простодушное лицо Никиты приняло вид ещё более наивный:
— Я?! Нужна мне она, как жезл Ааронов скифу дикому. Так ведь известно, кто из земли её изъял…
— Кто?!
— Да молодой Басманов! Сейчас пришел в храм, блазнит меня: давай-де, сбежим, и Василиса со мной — живая! А ещё, Государь, он нечестивые глаголы плюскал… Повторить аж отвратно.
— Говори! — грохнул посохом об пол Иоанн Васильевич.
— Вякает: посажу-де Василису на престол и сам царем править стану!
Затрясся Государь, аж позелёнел от злобы и на устах пена вышла.
— Ах, аспид хищный! Подать Басманова сюда, я ему возгрю кровавую вышибу! Ух, рожа говенная!