На дыбе. Русский исторический детектив

— Хвала Господу, смертную казнь я отменила… И, пусть эти головы закопают в землю. Они заслужили покой, да и на спирт расходоваться не разумно.

Дашкова поспешила добавить:

— Это вельми жуткая и трогательная история. Ежели Государыня не возражает, про вторую голову, находящуюся в сей банке, вы, Яков Яковлевич, поведаете нам как-нибудь в другой раз.

Эпилог

Почтенный академик пожалел чувства высоких дам и не рассказал того, что последовало после усекновения головы леди. Пётр взял голову в руки, осторожно, дабы не залить кровью дорогой кафтан немецкой работы, с чувством поцеловал мёртвые губы.

И тут же, словно ничего не произошло особенного, повернув голову к угрюмо молчавшей толпе, произнёс:

— Всякий здравый человек — и благородий, и подлого званья — должен любой случай использовать для своего научения, должен иметь понятие о своем организме. Чтобы вы могли удовлетворить сие любопытство, зрите сюда! Вот разверстая широкая трубка — это трахея, обаче говоря — горло для дыхания. Переднюю часть его составляют полукружные хрящевые кольца. Промеж себя они крепко соединены упругой перепонкой, которая составляет заднюю часть горла — вот тут, видите? A сие есть позвоночный канал, внутри коего, — вот, пальцем ковырнул я, — спинной мозг. А вот эти трубочки, откуда руда капает, — сонные боевые жилы. Фу, на сапог кровь попала! Офицер, вытри! А вот шейные мышцы, про которые объяснять нынче недосуг, как-нибудь в другой раз.

Государь поехал трапезовать. Очень захотелось вина принять.

Штелин о содержимом другой банки не рассказал: вскоре он серьёзно занедужил и в феврале следующего, 1769 года преставился.

Но мыто знаем, что в другой банке находилась голова казнённого за два месяца до смерти Петра красавца Виллима Монса. Об этой истории, где тугим клубком переплелись судьбы самого Петра и его ближних, вам ещё предстоит прочитать в нашей книге.

СТРЕЛЫ АМУРА

Елене, Екатерине и Ольге Лавровым

Над Петербургом тяжело занималось утро. К Троицкой площади — против Сената — тянулись любопытные до кровавых зрелищ.

На плахе лежал, отсвечивая широкой гранью, большой топор. Здесь же торчал вытесанный из толстого бревна кол с остро отточенной верхушкой. Поскрипывая новыми сапогами, по эшафоту прохаживался низкорослый и короткорукий человек с повязкой на нижней части лица — палач.

Ударили барабаны. В сопровождении конвоя показался рослый белокурый человек. Вопреки страданиям, облик его все ещё сохранял красоту.

Календарь показывал 6 ноября 1724 года. Нынешняя кровавая трагедия свое начало брала без малого три десятка лет назад, когда юный Пётр познакомился с девицей, навсегда поразившей его сердце.

Сладкая приманка

В доме виноторговца Иоганна Монса, с незапамятных времен перебравшегося из Германии в хлебосольную Москву, царит веселье. Гуляет любимец царя Петра умница, дебошир и бабник Франц Лефорт. На коленях у него сидит младшая дочь Монса — Анна, синеглазая, с крепкой грудью и высокой прической густых русых волос. Весёлая и не стесняющая себя условностями поведения, она способна вскружить голову любому мужчине. Лефорт подымает бокал:

— За твою неземную красоту, Анхен! Пусть она послужит во благо всем нам, немцам, проживающим в Московии. Я уже говорил о тебе герру Питеру, он жаждет с тобой иметь рандеву.

Анна лукаво смотрит на своего друга:

— Ой, Франц, не пожалеешь ли? Сумеешь ли отсушить Анхен от своего сердца?

Лефорт с наслаждением выпивает вино и вновь льет в лафитник из пузатой бутылки. Потом хохочет, обнажив крепкие, жёлтые от курения зубы:

— Русские хорошо говорят: «Баба — не лужа, всем хватит напиться». — И он вдруг надолго присасывается к сочным губам девицы.

В углу сидит за шахматным столом малолетний братец Анны — Виллим. Он разыгрывает партию сам с собой и внимательно слушает разговоры. На пороге вырастает с новой бутылкой вина старый Монс. Отец с добродушной улыбкой смотрит на дочку, ставит ренское на стол и вдруг замечает Виллима:

— Уходи отсюда! Лучше дай корм курам и поменяй им воду.

Золотые занавески

Неделю спустя, тёплым розовым закатом на Яузе-реке против Кукуй-городка показался тяжёлый струг. На носу лодки стоял царь Пётр. Сложив по привычке на груди руки, вздернув подбородок и крепко сжав маленький рот, он с острым любопытством разглядывал сие немецкое благополучие: мельницы с флюгерами, чистенькие домики под островерхими черепичными крышами, стриженые газоны и посыпанные песком и гравием дорожки.

Пётр скосил глаза в сторону Лефорта, сидевшего на передней скамейке:

— Невероятная перемена! Плыли мимо чёрных изб-развалюх, поваленных плетней и заборов, убогих огородишков — и вот на тебе! Уют, достаток, порядок. Словно в царство иное попал! Отчего так?

Лефорт хмыкнул, пососал вишневую трубочку, произнёс: