На электричках: Путешествие из Владивостока в Москву

Перед зданием вокзала — памятник Николаю Гастелло, летчику бомбардировщика ДБ-3Ф, совершившему огненный таран немецкой механизированной колонны в 1941 году. Серьезное героическое лицо, летный шлем и очки. На камне высечен падающий в огне бомбардировщик. Гастелло направил свой горящий самолет на технику врага. Однако существует альтернативная версия событий 26 июня 1941 года близ белорусского села Декшняны. Исследователи нашли на месте подвига Гастелло остатки самолета другого экипажа, который считался пропавшим без вести. Об этом в свое время немало спорили. Однако памятник герою стоит. Почему именно в Муроме? С 1924 по 1930 год будущий летчик работал слесарем на Паровозостроительном заводе имени Ф. Э. Дзержинского в этом городе.

У перрона уже ждала электричка. Пассажиры неторопливо занимали места. Рядом со мной уселись две деревенские старухи, ездившие в город на рынок за продуктами. Они делились друг с другом, что удалось купить и по какой цене. Жаловались на высокую стоимость.

— А цены-то, цены! — скрипела одна старуха.

— В городе все дорого! — вторила другая. — Как так? В городе молодые живут. Для молодых-то!

Потом они стали вспоминать односельчанина Витьку. Сошлись на том, что он был отличным, покладистым мужиком. И поспорили, где умер Витька: в больнице или дома. Старухи придавали этому большое значение. На одной из глухих станций они сошли и направились в свою деревню — несколько покосившихся изб неподалеку от станции.

Постепенно салон электрички пустел. В Вековке с поезда сошло не больше двух десятков пассажиров. Вековка — небольшая пересадочная станция и крупное железнодорожное депо. За депо — поселок железнодорожников: несколько пятиэтажек в лесу. Своеобразное железнодорожное гетто. На станции стыкуются электрички. Муромская, доставившая меня сюда, возвращается обратно. На запад идет ЭР2 до Черусти. На пересадку отводится 20 минут. Рядом со скромным вокзалом — две закусочные и магазин хрусталя. Сказывается близость города Гусь-Хрустальный и знаменитого Гусевского хрустального завода. В магазин стекла никто не зашел, зато в закусочные моментально выстроились очереди. Закусившие направлялись к черустинской эрке занимать места.

Вагоны электропоезда были старые и раздолбанные. Уставший кузов, потертый салон с немытыми, покрытыми железнодорожной пылью окнами делали поездку в этой электричке похожей на путешествие в рабочем поезде. Отчасти из-за того, что большую часть пассажиров электрички составляли железнодорожники.

Миновали депо, отстойник электровозов и спецтехники, вагонный парк. И замельтешили за окном мещерские леса. Сторона, воспетая Паустовским. Край лесов, озер и болот. Хлынул дождь. На ходу в окно летели струи дождя, ударялись о стекло и крупными каплями скатывались вниз, оставляя следы в слое оконной пыли. Поезд ловко перескакивал мещерские речушки и мелиорационные канавы по коротким мосткам. На станциях стали попадаться высокие платформы. Принцип выбора высоты платформы довольно странен. На одной станции может быть высокая платформа. А на следующей — низкая. Затем опять высокая. По вагонам прошла торговка с термосом, предлагая горячий чай и кофе. Мягкий, ненавязчивый запах горелого торфа наполнил салон электрички.

На путях станции Черусти уже стояла электричка до Москвы. Она была заполнена пассажирами. Толпа из прибывшего поезда перетекала с низкой платформы, где только что остановилась вековская электричка, на высокую, московскую. Я решил не толкаться и поехать на следующей, через час. Там нет стыка, и она идет пустая. Часа должно было хватить на осмотр Черусти.

На станции вкопан столбик «158 км». Здесь заканчивается Горьковская железная дорога и начинается Московская. Черусти оказались небольшим поселком: четыре продуктовых магазина у станции, два барака, школа, ДК, трехэтажная новостройка и частные дома, распределенные в строгих квадратах улиц. В пожарном пруду два рыбака удили рыбу. В поселке было необычно пустынно. Кроме двух рыбаков и продавщиц в магазине, я не встретил никого. В общем, обыкновенный рабочий поселок. Есть прямая электричка до Москвы, и местные жители ездят на работу в город. Я направился на станцию. В это время как раз прибыла электричка из Москвы. На платформу сошел единственный пассажир — вусмерть пьяный мужчина. Одет он был в черный костюм и лакированные остроносые ботинки. Пройдя по платформе зигзагом, цепляя фонарные столбы, он подошел к клумбе перед памятником Ленину и стал мочиться на желтые тюльпаны. Локомотивная бригада перешла в головную кабину электрички и готовилась к рейсу на Москву.

Я был единственным пассажиром во всем десятивагонном составе. И пускай и с полным билетом: насколько перевозчику выгодно гнать десять вагонов, жечь электричество, перевозя единственного пассажира? Из-за товарных вагонов выглядывала половинка закатывающегося солнечного диска. Небо окрасилось в сказочный сиреневый цвет, и все окружающее приобрело необычные оттенки.