На Ельнинской земле

Уже в третьем классе я знал все, о чем рассказывалось в хрестоматии, а стихи почти все выучил наизусть. Я даже сделал однажды своеобразное «открытие». В хрестоматии было напечатано стихотворение А. К. Толстого «Василий Шибанов» («Князь Курбский от царского гнева бежал»). И никому из нас даже в голову не приходило, что это стихи, потому что из-за экономии места текст был набран в строку, как проза. Когда я стал читать «Василия Шибанова» вслух, то сразу почувствовал, что это не проза. И я очень легко запомнил все стихотворение, хотя было оно довольно длинным. Никогда и никто в нашей школе не выучивал столь длинных стихов наизусть.

Кстати сказать, «Василий Шибанов» понравился мне не только потому, что это стихи, но и потому, что в них, как в прозе, содержался очень выразительный рассказ, как бы взятый из эпохи Ивана Грозного.

Хрестоматия Э. Вахтерова, несмотря на некоторые странности, объясняемые условиями того времени, когда она появилась на свет, составлена была очень толково. В ней я мог прочесть не только стихи Шевченко, но по специальному да еще иллюстрированному очерку, напечатанному тут же, мог хотя бы в общих чертах представить себе, что же это за «Малороссия» такая, кто там живет, чем занимается и т. п.

Был в хрестоматии очерк и о Кавказе. Мне он особенно запомнился по рисунку, вставленному в текст. На рисунке — горы со снежными вершинами, и на одной из самых высоких вершин, на самом краю обрыва угадывается крошечная человеческая фигурка — величиной с ржаное зерно. Очень долго я совершенно серьезно считал, что это стоит не кто иной, как А. С. Пушкин. Ведь это же он, думал я, написал стихи «Кавказ подо мною. Один в вышине...».

По хрестоматии Э. Вахтерова я впервые познакомился не только с произведениями литературы, не только с некоторыми историческими событиями, не только с Украиной, Кавказом и другими краями и областями, входившими тогда в состав Российской империи. В ней были рассказы о жизни птиц и зверей, о реках, о лесах и т. п.

Все из той же хрестоматии я узнал, как была изобретена паровая машина, как был изобретен громоотвод и многое другое. Но самое большое впечатление произвел на меня рассказ о М. В. Ломоносове.

Судьба Ломоносова, вышедшего из «мужиков» и ставшего великим ученым и поэтом, очень меня волновала. Она даже как бы подсказывала мне, что и я могу сделать нечто подобное тому, что сделал Ломоносов, ушедший с обозом рыбы из родного села Холмогоры в Москву «за наукой». Я придавал значение даже тому, что имя и отчество у меня точно такие же, как у Ломоносова: Михаил Васильевич. Это было и лестно, и как бы обнадеживало меня. К этому надо прибавить, что я уже писал стихи, и мне казалось, что это совпадение предвещает мне что-то хорошее, хотя что именно, я определить не мог.

А тут вторая учительница нашей школы, А. В. Тарбаева, как-то посмотрела на меня и сказала, что я по внешности чем-то напоминаю Ф. М. Достоевского. Это тоже подлило масла в огонь, хотя ни одного произведения Достоевского я еще не читал, знал писателя только по имени и вряд ли походил на него с лица.

7

Я навсегда останусь благодарен своей Глотовской школе не только за те знания, которые она мне дала, но и за то, что, в сущности, она свела меня с теми людьми, которые сделали для меня так много, что это в конечном счете определило вею мою дальнейшую судьбу. Я имею здесь в виду не только свою учительницу Екатерину Сергеевну Горан-скую, но и Михаила Ивановича Погодина, и Василия Васильевича Свистунова, и еще кое-кого. О них я более подробно и расскажу в дальнейшем.

А сейчас — о том дне, когда я и мои товарищи держали выпускные экзамены.

День экзаменов начался для меня довольно грустно, но потом он принес мне радость — радость, может быть, самую большую за все мои мальчишеские годы.

Было это весной 1913 года. Экзамены тогда устраивались не в каждой школе в отдельности, а обычно какую-либо школу делали «центром», куда в назначенный день собирались выпускники четырех-пяти школ, расположенных в относительной близости от «центра». Создавалась экзаменационная комиссия, в состав которой входили не только педагоги, но обязательно и священник. Возглавлял комиссию обычно какой-либо начальник.

Мне и моим товарищам пришлось держать экзамены в селе Гнездилове. до которого было верст двенадцать.

В Гнездилове находилась усадьба члена Ельнинской земской управы Михаила Ивановича Погодина, то есть стоял его дом и некоторые надворные постройки. Позади дома раскинулся большой и чрезвычайно живописный парк, одной своей стороной спускавшийся прямо к реке. Кроме усадебной, земли у Погодина не было.