На Ельнинской земле

Я остановился и чуть не заплакал. А может быть, и заплакал: считал себя уже дома, а очутился на грязной дороге, весь мокрый и дрожащий от холода.

Я, однако, знал, что на берегу Сергеевки есть деревня с тем же названием, что и река,— Сергеевка. Но, к моему несчастью, деревня находилась в стороне от дороги и — что самое главное — на том берегу реки, а не на этом. Все же я решил попытать счастья: по низкому и топкому лугу я прошел некоторое расстояние вправо и очутился как раз напротив деревин Сергеевки. Но тут речка разлилась еще шире — аж на целую версту сплошная вода. Кричать? Пробовал, но никто меня не услышал и не отозвался. А если бы кто-то и услышал, то что он мог сделать?

Так я и ходил взад и вперед по берегу взбесившейся реки, не зная, что мне делать. А между тем стало уже почти совсем темно, и снова пошел дождь...

И мне показалось, что с той стороны, откуда я пришел, как бы застучали колеса. Я весь превратился во внимание и через некоторое время убедился, что в мою сторону кто-то едет на телеге, спускаясь с пригорка к реке. А скоро я увидел и коня, и телегу, и мужика, сидевшего на ней,свесив ноги.

— Что, переплыть не можешь? — спросил у меня подъехавший.

— Не могу.

— Ну, ничего... Сейчас попробуем. Если мост цел, если вода не сорвала его снизу, то переедем.

И он пригласил меня к себе на телегу.

Переезжали мы медленно и осторожно, причем переезжали, стоя на телеге. Широко расставив ноги, он держал вожжи в руках и правил конем, а я держался за него, чтобы не упасть. Перед началом моста, скрытым водой, вода начала переливаться и через телегу и еще раз набралась в мои ботинки. Но переезд закончился все же благополучно.

6

Мой — опять-таки нежданный — спаситель и покровитель жил в деревне Громше. Это — уже совсем недалеко от Глотовки: версты две или две с половиной.

Деревня Громша славилась тем, что там было несколько кустарных мастерских, в которых выжимали конопляное масло, причем масло весьма хорошего качества, несмотря на примитивное оборудование мастерских.

В то время коноплю в нашей местности сеяли положительно все, и конопляное масло было одним из основных продуктов питания деревенских жителей — особенно во время постов, которые в деревне, как правило, неукоснительно соблюдались.

Денег за работу громшанские кустари не брали: они оставляли в свою пользу лишь жмыхи.

Мой новый шеф как раз и ездил по окрестным деревням, развозил выделанное масло заказчикам и, возвращаясь домой порожняком, застал меня у разбушевавшейся от осенних дождей Сергеевки.

Когда мы приехали к нему домой, то он, можно сказать, приказал мне сразу же лезть на печь, чтобы согреться. Туда же забрался и мой однолеток — сын хозяина. Обоим нам дали по большому ломтю черного хлеба, обильно политого конопляным маслом и посыпанного солью. Это было очень вкусно, а на печке было так тепло и уютно, что, съев свой хлеб, я сразу же заснул.

7

На следующее утро — домой... А утро было синее, чистое, безоблачное— такое, что вчерашний дождь и все мои мытарства могли показаться лишь страшным сновидением.

Мать обрадовалась, когда я вошел в хату, но тут же, как бы вспомнив о чем-то, что забылось лишь на одну минуту, начала ахать и охать.

— А где же батька? — спросила она меня.

— Батька?.. Я не знаю. Я не видел его...

И мать рассказала мне горестную историю, как отец шел буквально по моим следам и все же не нашел меня. И потому и он и она уже решили, что я, наверно, пропал, погиб где-нибудь.

Я уже говорил, что прямо с поезда отец пошел в больницу, чтобы навестить меня. А я в это время ехал уже домой. В больнице отцу моему так и объяснили, что часа три назад я ушел и отправился на вокзал. Ему сказали и то, что по дороге я должен зайти в усадьбу М. И. Погодина, чтобы передать письмо.

Отец уехал из Ельни ночным поездом и, дождавшись на станции рассвета (чего не догадался сделать я), отправился домой. Он прошел и через деревню Слепцы, где я ночевал, он в Гнездилове зашел в ту же самую кучерскую хату, где я оставил намокшее от дождя письмо и где ему сказали обо мне:

— Да, не так давно заходил сегодня. От нас пошел домой...— И отец отправился домой. Пришел он уже вечером. А меня дома нет. Я в это время сидел на печке в деревне Громше и ел вкусно пахнущий черный хлеб, политый конопляным маслом. И наутро прежде, чем я пришел из Громши домой, отправился разыскивать меня — хотя бы даже уже мертвого...

За день он обошел все деревни, расположенные на берегах разбушевавшейся Сергеевки, и у всех спрашивал, не видел ли кто-либо меня. Но меня никто и нигде не видел. И отец самым серьезным образом решил, что я утонул в Сергеевке, пытаясь перейти ее. (Где и как он сам перебирался через эту речку, когда возвращался из Павлинова, я не знаю.)

Совершенно убитый тем, что все его попытки найти меня оказались безуспешными, шел он назад—в Глотовку. И вдруг оказалось, что я дома и что со мной ничего не случилось. Он чуть ли не заплакал от радости...

* * *