По какому же праву? Совсем без права.Это право сама я себе дала.Так кричали солдаты: «Варшава — слава!»И Суворов любого хвалил орла.Надо только дерзать. Чортов мост? Ну так что же?Проходили и Альпы (чужая земля).Будь всегда осторожен и к ближнему строже,Чем к себе самому и, словцом веселя,Прежде всех становись на покрытую снегом,Ненадежную землю и — «с нами Бог!»,Где ползком, где шажком, а, где нужно, и бегом,Без маршрута, без карты и — без дорог.Если только измена — двенадцать ружейВ лоб тебе прямо. Сам виноват.Мне бывало и лучше, бывало и хуже,Полной грудью дыши, принимая заряд.Без суда. Я — судья. Ни могилы, ни вешки,Прямо в пропасть слетишь. Барабаны зовут.Здесь пехота пройдет, а за нею тележки,И высокое знамя мое пронесут.
«Это было головокруженьем…»
Это было головокруженьем:Окна замерцали, как вода,Раздались аршины на сажени,А углы исчезли без следа.И на прежнем нашем огороде,Видит Бог, века не политом,Гряды продолжали в том же роде:Каруселью, смерчем и винтом.Каждая цвела хоть лебедою,Каждая мечту произвела,Одуванчики рвались ордою,Ворохом перинного тепла.Например, посеянная дедом,Где-то у бассейна, резедаШевельнулась и кисейным бредомВозместила некие года.И в воронке ветреного мая,Шутки ради что-то прополоть,Это я прошла, глухонемая:Не душа, не память и не плоть.И как в зале отразилась слева,На прозрачном воздухе — одна.Мой двойник нездешнего посева,Милый друг пророческого сна…Что не ждет уже довоплощенья,Только теребит, не торопясь,Наше неудачное сращенье,Сквозь стихи затеянную связь.И глазами упрекнула сноваЗа вот этот пышный огород,Что цветет почти что с полуслова,Даром в стороне который год.28.5.1945