На фарватерах Севастополя

Вот такой повседневной, будничной работой занимались катера-охотники и тральщики нашего соединения, часто под [160] артиллерийским обстрелом и бомбежкой. О таких делах не пишут в Сводках Верховного Главнокомандования и о них забывают потом. За те месяцы 1942 года, когда немцы перешли к обороне, наши войска улучшили свое положение на передовой, построили новые дзоты и доты, окопы и ходы сообщения, землянки и блиндажи. Береговая артиллерия, которая так искусно громила врага, требовала ремонта. Знаменитая 10-я батарея капитана Матушенко была разрушена в жестоких декабрьских боях, и оставшийся в живых личный состав ее отошел на 30-ю батарею. Теперь в районе Константиновского равелина создавалась новая батарея из трех 130-миллиметровых орудий, которую назвали 12-й, и командование ею поручили Матушенко.

А 30- я батарея с ее пушками большого калибра, с современной техникой и подземными сооружениями, батарея, которую немцы именовали «форт «Максим Горький», переживала тяжелые дни. К этому времени в результате интенсивной стрельбы вышли из строя стволы главного калибра. Их надо было заменить, а передний край фронта проходил всего в полутора километрах от позиции батареи. К тому же эта операция требовала не менее двух месяцев. Но, призвав на помощь русскую смекалку и уменье, люди выполнили ее за шестнадцать дней. Батарея снова была в строю и, к удивлению немцев, которые считали ее разбитой, открыла огонь! На батарею прибыли адмирал Октябрьский и член Военного совета Кулаков, они благодарили личный состав, инженеров и рабочих за трудовой подвиг.

Огромную работу за эти месяцы проделали транспорты и боевые корабли флота, подвозя в Севастополь все необходимое, и в первую очередь - боезапас. На море по-прежнему разбойничала бомбардировочная авиация фашистов, и к ней присоединилась торпедоносная. Каждый переход кораблей в Севастополь представлял самостоятельную боевую операцию.

А жизнь в осажденном городе продолжалась. В городе выходили газеты и в их числе «Красный черноморец» - боевая газета, редактора которой П. И. Мусьякова хорошо знали на флоте. Выпускались книги, работали бригады артистов. В Севастополе всю оборону были писатели С. Бондарин, Г. Гайдовский, А. Луначарский. Приезжали Е. Петров, К. Симонов, Л. Соболев и другие.

И все мы тогда верили и надеялись на то, что войска Крымского фронта вот-вот перейдут с Керченского полуострова [161] в наступление, а мы ударим в помощь им из Севастополя, и немцы будут выброшены из Крыма. Эта вера настолько была сильна, что мы нисколько не сомневались в успехе. И даже затребовали личные вещи и чемоданы, которые в свое время переехали вместе с береговой базой в Туапсе. В Севастополе мы были дома и не собирались отсюда уходить.

Был ветреный весенний день. Светило солнце, по небу стремительно бежали набухшие белые облака, они, как льдины в половодье, сталкивались, надвигались одно на другое и бесшумно уходили прочь. И солнце то ярко и неудержимо освещало и море, и берег, и город, и тогда все победно сияло и светилось, то снова, как во время затмения, темные пятна наползали на теплую землю, зеленой рябью покрывалось неспокойное море, и становилось пасмурно, как перед дождем.

Младший флагманский минер флота капитан-лейтенант Охрименко торопливо подходил по узкой каменной дорожке побережья Южной бухты к убежищу в скале, где помещался командный пункт Севастопольского оборонительного района.

Охрименко догадывался, зачем его вызвал к себе командующий флотом вице-адмирал Октябрьский. Несколько дней Охрименко провел в море, выходил на катере-охотнике на бомбометание, с магнитной тралбаржей на траление, но все безрезультатно. Ни одна из недавно сброшенных немцами мин не взорвалась.

Немцы опять узнали, что секрет всех их прежних минных постановок разгадан, и сбросили на севастопольский рейд новые, неизвестной конструкции мины.

«Что это за мины?» - мучительно размышлял Охрименко. Он вспомнил, как в первые дни войны пришлось бороться с магнитными донными минами противника: первое разоружение мины инженером Ивановым, тралбаржа Лишневского, взрывы глубинных бомб, сброшенных с катера-охотника. Прошло несколько месяцев, и немцы вслед за магнитной миной применили акустическую. И снова настойчивые поиски способов траления ее, неожиданный взрыв на Константиновском равелине, гибель друзей-минеров и, наконец, уничтожение акустической мины шумом винтов катера-охотника Глухова.

Теперь же, весной 1942 года, когда закрыты все дороги к Севастополю с суши, немцы решили окончательно замкнуть кольцо блокады и сбросили на фарватеры новые, не поддающиеся пока что тралению мины. [162]