На фарватерах Севастополя

Но основные силы фашистов были уже разгромлены, и десантные войска вышли на окружающие город высоты, выбивая отдельных автоматчиков из развалин зданий, чердаков домов. Судьба города была решена. Фашисты, оборонявшие Керченский полуостров, боясь, что их отрежут, стремительно бежали, бросая оружие и технику.

Наступил день. Холодный, морозный ветер вместе со снежными зарядами проносился над Феодосийским портом и городом, затем небо снова прояснилось. В холодной синей вышине появилось негреющее солнце, и все кругом засверкало, заискрилось, осыпанное чистым белым снегом, но сейчас же на небе отчетливо возникла стая фашистских самолетов. Они шли на передовую, теперь уже далеко отодвинувшуюся от города.

В порту было неспокойно, ветер гнал волну от берега, и катера–охотники льнули к пристаням и пирсам, заводя покрепче швартовы. Старший лейтенант Глухов с полковым комиссаром Моисеевым обходили стоявшие у пристаней и пирсов катера.

Они побывали на катерах, побеседовали с командирами, узнали, что раненный в грудь лейтенант Еременко отправлен в госпиталь. Больших потерь за время высадки десанта не было, но несчастье произошло с катером лейтенанта Черняка.

В то время, когда Глухов, сопровождавший караван транспортов, подходил с моря к Феодосийскому заливу, на порт налетела группа «юпкерсов». Прямым попаданием бомбы катер лейтенанта Черняка, стоявший у стенки, был потоплен. Сам лейтенант находился в это время у старшего морского начальника, а команда работала на берегу. Матросы разбирали в порту заваленный производственный склад.

Глухов, придя с транспортами в порт, запретил командам катеров сходить на берег и при налетах авиации приказал всем кораблям отходить от пирсов и маневрировать в море.

— Самое страшное и обидное для нас, — сказал Глухов, — это провести через море корабли и транспорты, сберечь их от авиации и подводных лодок и потерять здесь, в порту. Вот так и будут печально выглядывать из воды, как кресты на кладбище, их голые мачты и реи.

Глава двадцать вторая

Шли последние дни тысяча девятьсот сорок первого года. В мирное время перед Новым годом всегда становилось оживленнее и веселее и на работе и дома. Появлялось много непредвиденных дел и хлопот: обсуждались различные варианты встречи Нового года, составлялись поздравительные телеграммы.

На этот раз для многих впервые за их небольшую сравнительно жизнь Новый год подошел среди напряженных боев совсем незаметно.

До самого 31 декабря шли бои на сухопутном фронте. И хотя мы и были отрезаны от советской земли по суше, связь морем с Большой землей не прерывалась. Иначе мы задохнулись бы от недостатка снарядов, продовольствия и пополнения. Но связь морем была периодической и не всегда устойчивого.

С каждым прорвавшимся в Севастополь транспортом или боевым кораблем мы ожидали и почту. А почта шла «на перекладных». Письма и телеграммы, адресованные Севастополю, шли со всех концов Советской страны до Туапсе или Новороссийска и отсюда в трюмах кораблей. По дороге корабли подвергались в море бомбежкам авиации, нападению подводных лодок и всяким случайностям. Письма вместе с кораблем могли не дойти до порта назначения. Отсюда, из Севастополя, мы по–прежнему писали родным, но иногда казалось, что письма уходят в неизвестность, потому что на них все не приходило ответа. Поэтому каждый раз, когда на КП появлялся наш неутомимый посыльный Синяков, мы его обступали и нетерпеливо требовали:

— Скорей! — Но он в последнее время изредка доставлял лишь служебную почту.

Так было и на этот раз. На КП была доставлена только служебная корреспонденция. Просматривая ее, начштаба Морозов на одной из телеграмм наложил крупным своим размашистым почерком: «К исполнению Дубровскому и с невозмутимым видом передал мне. И только после того, когда я прочел ее, весело сказал:

— Поздравляю!

В телеграмме говорилось: «Поздравляю рождением сына. Жена чувствует хорошо. Отвечай». Телеграмма «молния» добиралась ко мне с ноября месяца, на ней стояло множество штампов. И все–таки она дошла. Это был замечательный новогодний подарок.

Наступил 1942 год. Новый военный год принес нам много счастливых минут и переживаний. В последний час Совинформбюро сообщало о высадке десанта на Крымском полуострове и взятии нашими войсками Керчи и Феодосии. Мы строили различные планы: о возможной высадке нашего воздушного десанта на Перекопе, об окружении и истреблении немцев в Крыму и, конечно, о прорыве блокады Севастополя.

Каждый из нас знал, что в отряде военных кораблей капитана 1 ранга Басистого, высадивших десант в Феодосии, были и корабли нашего соединения — базовые тральщики, катера–охотники. Много было друзей и товарищей. Теперь мы ожидали, что настанет черед и пойдут в операцию катера–охотники и тральщики, находящиеся в боевой готовности в Севастополе. Волновался, ожидая начала операции, и капитан–лейтенант Трясцин. Наконец, в первых числах января командиров кораблей срочно вызвали на совещание в штаб а приказали: «Корабли к походу изготовить!»