На фейсбуке с сыном

Плохое, сыночек, было время. И как я погляжу — многие мужчины на Земле с удовольствием его бы назад вернули. Да не только на Земле — в аду тоже, потому как патриархат грех укрепляет. И апостол Павел, возгласивший в одном из своих посланий: «Жена да убоится мужа своего…»[58] очень меня, сыночек, успокаивает, так как в интересах ада звучит. Хотя, по совести говоря, возмущение меня охватывает, как я это слышу. Он, между прочим, пишет в послании коринфянам, где говорит о литургической службе: мол, каждая женщина, которая молится или пророчит с непокрытой головой, позорит свою голову, ибо выглядит так, будто она обритая. И если не хочет покрывать голову, пусть стрижется, а не хочет такого позора — пусть покрывает голову. Мужчина есть образ и слава Божия, а жена — слава мужа, ибо не муж создан для жены, а жена для мужа. В знак признания его главенства и своего подчинения она и должна покрывать в храме голову.

Вот если бы я была боссом в корпорации «Иисус и Ко», я бы апостола Павла за такие писания с работы вышибла, несмотря на его заслуги и трудовой кодекс. А еще, за компанию, — святого Иеронима со святым Августином: эти, с позволения сказать, теологи женщин ненавидели. Для церкви же была бы невелика потеря, тем более что само это учреждение чем-то напоминает мне Северную Корею. Церковь боится демократии, как черт ладана и святой воды. И правильно, потому как в святой воде-то микробов больше, чем в индийской реке Ганг со всеми фекалиями Бомбея. Церковь боится прав человека, идей равноправия. И никакая «Солидарность»[59] — ну это так, для примера — в рамках Церкви никогда бы возникнуть не могла. Это даже представить себе невозможно. Валенса, перескакивающий через огромный забор где-нибудь в Ченстохове? Прости, но это уж таким сюрреализмом попахивает, что нос хочется зажать. Это никакой епископат бы не вынес. На другой же день въехали бы в Ченстохов танки ватиканские под прекрасными флагами, в сопровождении неземной музыки и с дулами, окропленными святой водой. Так что я уж лучше помолчу. Эти три мачо своими тезисами, выдаваемыми за вечные истины, бесконечно притесняли женщин. А Церковь делала вид, будто ничего не слышит и не видит. Женщины? А как же, в храмах есть место для них и их прекрасных трудолюбивых рук. Кто наполнит храмы во время воскресных служб? Кто научит детей вечерней молитве? Кто постирает и выгладит облачение священника? Кто украсит храм к Пасхе? Кто вымоет там полы и почистит кадило? А кто — как говорит этот парень из Ирландии, что бросился под поезд еще до совершеннолетия, — сделает минет священнику? Конечно женщина. Хотя в последнем пункте я бы не была столь категорична. Сексуальные предпочтения католических священников хорошо известны не только мне.

А с женщинами так. В таком контексте.

Но это ведь, сыночек, не Иисус Христос говорит.

А некие Павел, Иероним и Августин, одетые в монашеские одежды и выслушивающие исповедь женщин, нуждающихся в утешении. И что они получают, эти женщины, в ответ, в тишине исповедальни? «Дай ему еще один шанс», «семья — это святыня, ты должна ее сохранить», «бьет — значит любит». И молись, сестра, потому как молитва твое унижение загладит, в ней ты найдешь утешение.

Но Иисус этого не хотел. Он был провозвестником равенства и вполне мог бы стать почетным членом Партии женщин, которая так бесславно проявила себя в Польше.[60] Если вслушаться в слова Самого Иисуса, можно услышать призыв к равенству и любви. А именно это написано и на флагах феминизма. Так что Он был проповедником равенства. То призывал подставить вторую щеку, то предлагал вместо мести любовь. Он был истинным революционером. И защитником угнетенных, в том числе женщин. Я-то считаю, сыночек, Иисус был феминистом. Своеобразным Че Геварой[61] своего времени.