Что-то я в пафос впала, верно, от красного вина... и отца Твоего на пьедестал прямо воздвигаю. А ведь он был нормальным мужчиной, из плоти и крови, из желания. И из многих недостатков, свойственных мужчинам. А иногда бывал невыносимым и глупым, как осел. Такой случай Тебе приведу. Как известно, Леон алкоголя не избегал — это если дипломатично выражаться. И по поводу этой его слабости мы с ним много раз вели громкие и продолжительные дискуссии. Некоторые из них наверняка достигали ваших с Казичком ушей, потому как голос у меня был, если помнишь, весьма звучный. А особенно рьяно мы принялись дискутировать, когда в желудке у Леона обнаружились эти язвы. Алкоголь уж никак не лекарство от язв, это все знают, для этого медицинское образование-то необязательно. Леон этих дискуссий не любил и всеми возможными способами старался от них уйти. И однажды его изобретательность все границы перешла. После дневного дежурства, со свежим всегдашним хлебом в портфеле, вместо того, чтобы, как положено, вернуться сразу домой, он со своими коллегами — водителями «скорой помощи» (такими же пьяницами, как и он) пообщался. Употребили они на троих два литра «Ржаной», да на пустой желудок, который у Леона и так был уже весь в язвах. Опасаясь скандала, Леон подговорил своих трезвых коллег (других), чтобы они его на карете «скорой» к дому привезли. А уже в подъезде нашего дома Леон свой замысел существенно усовершенствовал: уговорил водителя и санитара, чтобы они вынули из машины носилки, принесли к нашим дверям и постучали, а когда дверь, мол, откроется — Леон быстренько на эти носилки ляжет и свернется клубочком, будто от боли: «Ох, Иренка, язва у меня открылась!». Эти дурни замысел признали ловким и убедительным и даже выражали, довольно шумно, удивление изобретательностью Леона. Я их одобрение слышала очень хорошо, потому как стояла, прижавшись ухом к входной двери, привлеченная шумом на лестнице. И тогда я резким движением распахнула дверь и одновременно зажгла свет на лестничной клетке. В тот момент тело Леона, хоть и не полностью, уже находилось на носилках. Что я при этом говорила — пересказывать не стану, иначе придется очень долго извиняться за несдержанность и грубость. Солидарность коллег с Леоном в то же мгновение кончилась — они выпустили из рук носилки и бросились бежать. А Леон оказался внизу, носом в пол. Чего он там бормотал — тоже не стану повторять, да и не помню в точности, хотя знаю, что в его словах преобладали извинения. А вид Леона, который на четвереньках пробирался в спальню через вашу с Казичком комнату, не забуду никогда. Когда наконец добрался до нашего супружеского ложа, как был, одетый и обутый, он вполз под одеяло и накрылся им с головой. Эта сцена так меня развеселила, что я рассмеялась, и вся злость моя улетучилась моментально, а на смену ей пришло — умиление. И когда Леон захрапел, я ботинки и одежду с него сняла, лицо мягкой салфеткой, смоченной в теплой воде, обтерла и, прижавшись к его груди, спокойно уснула. К мошеннической провокации с «открывшейся язвой» мы вернулись в довольно громкой дискуссии два дня спустя, и Леон, как настоящий мужчина, всю вину спихнул на коллег и отсутствие закуски, себя виня лишь в том, что недостаточно сопротивлялся. Я сделала вид, будто поверила, — в очередной раз. Любящие феминистки всегда так делают. Так что сам видишь — до пьедестала Твоему отцу куда как не близко.