На фиг нужен!

– Может быть, я все-таки останусь? – в третий раз переспросил мать Юра, наблюдая тридцать первого декабря за тем, как та готовится к приему гостей, которые то ли придут, то ли не придут. И в третий раз Нинель Владимировна отрицательно покачала головой.

– Давай мы встретим Новый год вместе, а потом я уйду, – предпринял последнюю попытку ее сын и нарвался на пафосные рассуждения о том, что вот когда-то она отказывала себе практически во всем, всегда идя на поводу у его отца, и рядом не было ни одного человека, который бы сказал ей: «Нина, остановись! Подумай о себе, Нина!»

– А если бы такой человек был? Что-нибудь бы изменилось?

– Конечно бы, изменилось! – ответила Нинель Владимировна, достала новое белье и перестелила свою постель.

– Зачем ты это делаешь, мам? – удивился Юра и уселся на кровать.

– Ну-ка, брысь! – шутливо замахнулась на него Кунеевская и добавила: – В Новый год – во всем новом.

– А как же платье? – поддел мать Юра и показал глазами на то, в котором Нинель Владимировна ходила на Катину свадьбу.

– Красивое, правда? – грустно улыбнулась сыну Кунеевская и перевесила платье в шкаф.

– Красивое, – насторожился Юра и подошел к матери: – Мам, ну ты что?

– Ничего, – спокойно отодвинула сына в сторону Нинель Владимировна и невзначай поинтересовалась: – У тебя есть женщина?

Юра от неожиданности крякнул:

– Ну, ты даешь! – говорить об этом в семье Кунеевских было не принято.

– А что такого? Тебе же не пятнадцать. Вот, например, если у меня нет мужчины, я так спокойно и говорю: «Нет мужчины». Кстати, а где ты хранишь свои деньги? На карточке?

– На карточке, – подтвердил Юра.

– Я тоже на карточке, – поделилась с ним Нинель Владимировна и невзначай сообщила: – Код три тысячи три.

– Ты меня удивляешь – мам, а еще главный бухгалтер! Нельзя было посложнее комбинацию цифр придумать?

– Нельзя! – проворчала Кунеевская, а потом многозначительно произнесла: – Вообще-то это тридцатое марта. Твой день рождения.

– Ну, спасибо, напомнила, – пробормотал Юра и вышел из материнской спальни. Его не покидало чувство неловкости, как будто Нинель говорила о чем-то таком, о чем говорить так же недопустимо, как недопустимо выходить голым к столу. И вроде бы в ее словах не было ничего предосудительного, но все равно это странное чувство, что он подглядывает за собственной матерью, не покидало Юру. «Скорее бы!» – поглядывал он на часы и торопил время.

– Когда ты уйдешь? – Нинель Владимировна тоже словно бы тяготилась присутствием сына в доме и периодически посматривала в окно: не стемнело ли?

Дождавшись сумерек, безошибочно определила – часа четыре, наверное, и предложила Юре прилечь, чтобы ночное гулянье не превратилось для него в испытание на прочность.

– Как раньше, – по-доброму усмехнулся он, памятуя, как всякий раз тридцать первого декабря мать укладывала его в кровать с приходом сумерек, а он сопротивлялся и плакал, а она все равно настаивала и оказывалась права: сдавшись, он проваливался в сон с тем, чтобы очнуться ровно к тому моменту, когда в гостиной уже был накрыт праздничный стол, а под елку выложены подарки от Деда Мороза.

– Не спорь со мной, – шутливо пригрозила Кунеевская сыну, и тот ушел и действительно заснул, как в старые добрые времена.

Проснувшись, Юра посмотрел на часы и обнаружил, что пора собираться, но вставать не хотелось, и он еще какое-то время лежал в темноте, вспоминая свое детство, наполненное страстной любовью родителей друг к другу. Они даже спали обнявшись. А потом он застал отца с чужой женщиной, и детство сразу же закончилось. «Ну, будь ты мужиком, Юрка! С кем не бывает?!» – сказал ему отец и похлопал по плечу, уговаривая молчать, чтобы не расстраивать маму. И Юра поклялся, что не скажет матери ни одного слова, и честно хранил эту страшную тайну, а ведь именно он мог оказаться тем самым человеком, об отсутствии которого сегодня говорила Нинель. «Нина, остановись! Подумай о себе, Нина!» – вспомнил он и быстро поднялся.

Мать ждала его за накрытым столом, уставившись в одну точку. На ней было надето то самое изумрудное шелковое платье. Оно катастрофически не шло ей, подчеркивая не только серый оттенок кожи, но и некрасивую фигуру, с широкой массивной спиной и непропорционально большой грудью.

– Проснулся? – вымученно улыбнулась Нинель Владимировна сыну и протянула ему увесистую коробочку, по форме которой легко было догадаться, что там внутри.

– Часы? – безошибочно определил Юра и открыл крышку: – Ты что, мам, с ума сошла? Это же «Картье»!

– «Картье», – довольная, Кунеевская вышла из-за стола.

– Это же просто Новый год! – Юра никак не мог прийти в себя от материнской щедрости.

– Это не просто Новый год, – поправила Нинель сына и попросила надеть часы.

– С удовольствием, – тут же откликнулся Юра и щелкнул браслетом. В этот момент Кунеевская что-то тихо произнесла, но он не расслышал и переспросил.

– На память, – послушно повторила Нинель и обняла сына.

– Мам, ты чего? – У Юры перехватило дыхание.

– Ничего, – отстранилась от него Кунеевская. – Тебе пора.