На фиг нужен!

– Тише! – послышался ему уже совсем другой голос и, открыв глаза, Крюков обнаружил над собой уже прибранную Ивановну. – Тише!

– Простите, – выговорил Слава и замотал головой, пытаясь стряхнуть кошмар.

– Бог простит, – грустно бросила ему старуха и ушла в кухоньку, где нарочно бряцала всем, что попадется ей под руку. «Сердита», – догадался Слава, и на какое-то время ему стало стыдно, но, пока он крутился возле умывальника, норовя побриться затупившимся одноразовым станком, смущение прошло и появилось какое-то подростковое желание делать все назло, ни с кем не считаясь.

– Дура я, дура, – глядя в маленькое кухонное окно, посетовала Ивановна и грохнула алюминиевой ложкой о край кастрюли. – Побоялась! Не того, значит, побоялась. Не того и не ту! – выкрикнула она в комнату, видимо, в расчете, что племянница соизволит встать, но та, как нарочно, даже с боку на бок не повернулась – спала. – Правильно люди говорят: греши сейчас, чтоб не завтра.

Прекрасно понимая, кому на самом деле адресован монолог Ивановны, Слава сделал вид, что ужасно озабочен чистотой бритья, и усердно поскреб подбородок, отчего на том появилась новая царапина.

– Кровит? – увидела старуха и моментально отвернулась: «Нечего, мол! Так и надо!»

– Кровит, – отозвался на ее вопрос Крюков и, покрутив пластиковый станок в руках, бросил его в ведро для бытовых отходов, что пристроено под умывальником.

– Сломался, что ли? – от взгляда Ивановны ничего не ускользнуло.

– Затупился, – так же односложно ответил ей Слава.

– Затупился – не сломался, – назидательно произнесла старуха и, нагнувшись, вытащила бритву из ведра. – Другой нет.

– И не надо.

– Не надо? – вдруг неожиданно обиделась Ивановна, как будто этот станок соорудила собственными руками. – Ну так и не надо! – бритва полетела обратно в ведро.

– Мария Ивановна, – наконец решился на разговор Крюков и легко коснулся плеча старухи, чтобы сократить дистанцию, выросшую между ними за ночь. Ничего не получилось: Ивановна посмотрела сквозь и отстраненно переспросила:

– Двое, говоришь, у тебя?

– Двое, – подтвердил Слава и пожалел, что затеял этот разговор.

– Ну будет еще третий, – заверила его старуха и ринулась в комнату, сметая все на своем пути.

– Осторожно, – не успел предупредить ее Крюков, как Ивановна уже зацепилась ногой за лежавший на полу матрас и растянулась во весь рост.

– Нарочно, что ли?! – с возмущением вскочила с кровати Нелька и, увидев тетку на полу, скабрезно пошутила: – И ты, нянь, туда же? А я-то думаю, чего это моя Иванна ночь-полночь выглядывает? Попроситься, что ли, хотела? Третьей присоседиться?

– Хабалка ты, – возмутилась старуха, поднимаясь с пола, и в сердцах оттолкнула Славину руку: – Уйди Христа ради… – Было видно, что она чуть не плачет от досады и унижения. – Навязался на мою голову… Жить неохота…

– Так в чем же дело? – тут же включилась Нелька и натянула на себя штаны, видимо, решив хоть немного соблюсти приличия.

– Не надо с ней так, – вступился за Ивановну Крюков и подошел к старухе. – Не ушиблись, Мария Ивановна?

– Неужели?! – по привычке отозвалась старуха, а потом вспомнила увиденное ночью, вызывающий тон племянницы, Славино перерождение и, словно не в себе, подошла к комоду, где начала перебирать стоявшие безделушки: сердоликового яйца не было. «А где?» – хотела было она спросить у Нельки, а потом опомнилась и фартуком смахнула пыль с поверхности комода, рискуя опрокинуть все, что на нем стояло.

– Хватит пылить! – В Уварову чисто черт вселился: захотелось задеть тетку наверняка, чтоб разобиделась и спряталась у себя в келье до самого вечера. – Дышать нечем! Так-то муторно, а тут ты!

– Сама напросилась. – Ивановна вела себя так, будто ей нечего терять. От прежней боязни не осталось и следа, обратил внимание Крюков и виновато посмотрел на старуху.

– Может быть, приляжете?

– Мешаю, что ли, сынок? – язвительно проговорила Ивановна. – Не чаешь, когда уйду?

– Не чает, не чает, – поспешила ответить за Славу Нелька, а потом скривилась и, зажав рот, выскочила в сени.

– Чё стоишь? – тут же обратилась к Крюкову старуха, – беги, помогай. Неужели не жалко? Пацанов не жалко, жену, мать не жалко, а за эту сучку сердце болит. И правильно: эта близко, а те-то далеко, к ним еще дойти надо! А зачем? Тебе и здесь хорошо. Помереть не помер, живи без забот, без тебя обойдутся!

Слава отвернулся.

– Чё отворачиваешься-то? Правда глаза колет? – понесло Ивановну. – Это кому сказать! – Старуха говорила отрывисто, резко, как на собрании. – Не человек, малость. Ладно я. С меня спрос невелик: одна как перст. Умру, глаза некому закрыть будет. И ведь что думаю: жалко, бумажку твою не сберегла, а надо было. Духу не хватило, онемело инда все. – Ивановна показала Крюкову свои ладони. – Тряслась стояла, люди поди думали: «С ума сошла бабка». А это не бабка с ума сошла. Ты сглузднулся: се´мью на эту прокаженну променял…