На фига попу гармонь...

Как всегда откуда не возьмись появился Барабас и все испортил. В руках у него тоже была женщина.

– По-о-сто-о-ронись, чего-о встали! – орал он, опрокинув толстыми женскими ногами некурящего мужичка, спешившего в дом с полным ведром воды.

От веса спасенной Нинель у Барабаса вылезли из орбит глаза, и он одновременно был похож на утопленника и Педро-Головню.

«Полное ведро к удаче и исполнению желаний», – подумал участковый, чувствуя, что кто-то отнимает ценный груз, – то с другой стороны свою супругу тянул на себя Игнат Семенович, намереваясь сам стать в ее глазах спасителем. Не удержав два грузных тела, равных по весу дитенышу кашалота, или четырем хавроньям, Барабас разжал руки, и безжизненная туша необъятной Нины Матвеевны рухнула на утробно хрюкнувшего супруга, придавив его к мокрой земле.

– Не рой яму другому, а то сам в нее попадешь, – выдал не просто научную теорию, а доказанный факт пробегавший мимо Колян.

Остановившийся перед жалобно пищавшим Кошмаровым Вовчик наморщил лоб и, простерев над раздавленным телом руку, патетически произнес:

– Подражание Лермонтову… И грянул деревенский бой…

Смешались в кучу свиньи, жабы, и стоны жертвы из-под бабы слились в протяжный вой…

Владелец единственного диплома Покемон, особо не ломая башку, произнес свое сакраментальное:

– Е-к-л-м-н… – и, немного все-таки подумав, добавил из раздела кладбищенских спичей, – спи спокойно, дорогой товарищ, ибо медицина тут бессильна…

На Мишаню с Мари никто не обращал внимания, и он благополучно донес любимую до стоявшего у сарая «мерседеса» и посадил в мягкое кресло.

Скинув с себя мокрую тряпку и одернув платье, ужасно стесняясь стоявшего рядом мужчину, чуточку дурачась для самоуспокоения, «крестная мама» тарасовской мафии произнесла:

– Господин рыцарь, просите у спасенной дамы чего пожелаете… В меру, конечно, своей скромности и девичьей чести…

Тоже дурачась, Мишаня встал на одно колено и, прижав правую руку к сердцу, изрек:

– Прошу уважаемую даму преподнести верному рыцарю за спасение из лап огнедышащего дракона фотографию на память, – указал на приклеенный скотчем за верхние уголки к приборной доске снимок улыбающейся Мари, подумав про себя, как гладко произнес он столь трудную фразу.

Как всегда не вовремя, что свойственно всем милицейским работникам, рядом возник возбужденный младший лейтенант Барабас.

– Шо-о, ногу подвернул? – изгадил прекрасную сказку и принялся поднимать Мишаню. – Это шо, снимок? Дай погляжу, – бесцеремонно попытался выхватить карточку, но получил от егеря по загребущим рукам.

– Заработай от своей дамы, – спрятал на груди фотографию Мишаня, – ежели она, конечно, в кадр поместится…

– А вон еще одна дама от любви тащится… – указал на борзую суку Барабас. – Людям горе, а этим лишь бы спариваться!..

– А-а-льма! Альмочка! – возопила прекрасная Мари.

– У-у-у-й! – еще громче взвыл Барбос и, оторвавшись от своей сексуальной жертвы, бросился вон со двора с намерением не зацикливаться на достигнутом.

Болтавшаяся на шее цепь напоминала о заключении и подталкивала к активным, уголовно наказуемым 131-ой статьей УК, деяниям.

– Альма-а, Альмочка… – гладила дрожащую собаку Мари. – Эй ты, вахлак, – яростно обратилась к возникшему будто из-под земли телохранителю, – принеси мне шкуру вон того шелудивого кобеля, – указала на прошмыгнувшее в калитку животное.

Обвешанный оружием гоблин бросился выполнять приказ.

Вокруг «крестной мамы» тут же возникла круговерть, подбежали боевики и среди них почему-то маленький Павлик Морозов.

Видя, что Мари стало не до него, Мишаня выпал из броуновского движения и тихо исчез по-английски, поглаживая лежавшую у сердца карточку и, разумеется, не замечая, что над ним завис мохнатый дозорный из параллельного измерения.

«Ух ты-ы! Фотку Мишане подарила, – отметил для себя потусторонний воздухоплаватель, чтоб ничего не забыть и все передать любопытной Мумоховне. – Значит так, – мысленно стал составлять в уме план доклада согласно происшедшим событиям. – Пункт первый – задержание шпионов (смерть лазутчикам); пункт второй – привет от Буратино (свой в доску, носки в полоску); пункт третий – пожар в доме Облонских, тьфу, пропасть возьми, Кошмаровых (кому суждено быть раздавленным, тот не сгорит); пункт четвертый, самый стремный – спасение приезжей девки и ее презент Мишане (фу-ты, ну-ты, ножки гнуты, не туды они воткнуты), – набрал он нужную высоту и, напевая: «Не старе-е-ют душой ветера-а-ны, ветера-а-ны – народ боево-о-й», взял курс на сторожку.

Сделав круг почета и не расчитав из-за дождя посадочную скорость, звучно, с чмоканьем, наподобие первой коровьей лепешки, шмякнулся рядом с принимавшей на крыше душ Кумохой.

– Тьфу, шутоломный! – напялила та черное свое платье. – Че ты все мычешься, как Тунгусский метеорит?! Туды-сюды, туды-сюды… Так и летает весь день. Не дает скромной девушке водные процедуры произвесть, для поправки пошатнувшегося здоровья, – недовольная, юркнула в трубу.