На Фонтанке водку пил… (сборник)

Камил Икрамов — сын легендарного, расстрелянного в 30-е годы вождя узбекских коммунистов Акмаля Икрамова, как «член семьи врага народа» сам провел немало черных лет в лагере и ссылке. После реабилитации он пытался вступить в Союз писателей, но в Москве с его биографией это было безнадежно, и Камил стал искать возможностей в столице Советского Узбекистана. Позже он напечатает несколько книг, в том числе ставшую популярной «Караваны уходят, пути остаются», напишет трагическую повесть об отце и, еле дождавшись ее появления в журнале «Знамя», безвременно уйдет…

А в тот светлый день Р. вышел из театра, расстроенный неудачей, но москвичи постарались его утешить, и они втроем отправились шататься по Ташкенту, пробуя молодые узбекские вина и обсуждая достоинства и недостатки современной советской литературы…

Рассадин оказался ровесником артиста Р., а его взгляды и оценки свидетельствовали о завидной зрелости ума и беспартийной свободе честных критериев. Он был круглолиц, очкаст, крепко сбит, стеснителен и совершенно убежден в своем безупречном знании русской поэзии. Каково же было его удивление, когда провинциал Р., прихлебывая дивный «Ак Мусалас» в прохладном павильоне сквера Революции, озвучил восемь строк, авторство которых москвич не смог тотчас определить.

Нет, обманула вас молва,
По-прежнему дышу я вами,
И надо мной свои права
Вы не утратили с годами.
Другим курил я фимиам,
Но вас носил в святыне сердца.
Молился новым образам,
Но с беспокойством староверца…

Рассадин приехал в Ташкент впервые, испытывая понятный художественный интерес к ориентальным красотам, и никак не предполагал, что среди аборигенов могут отыскаться особи, знающие наизусть его любимого Баратынского. Приведенные стихи он случайно забыл либо не обратил на них должного внимания. Это произвело на гостя впечатление не меньшее, чем «Хасилот» (таких волшебных вин теперь нет и в Узбекистане) или увиденный на другой день принц Гамлет в исполнении провинциального артиста. Вернувшись в Москву, критик напечатал рецензию о ташкентском Гамлете в журнале «Театр» и стал рассказывать о своем открытии друзьям-литераторам. С этих эпизодов и вступила в свои права многолетняя дружба.

Здесь автора, как пьяного Хлестакова, подмывает перечислить всех славных писателей, с которыми его свел Станислав (в дальнейшем — Стасик), всех, с кем Р. оказался в дружбе или на дружеской ноге, но он отложит это до следующего, трезвого случая. Рассадин и напечатал в журнале «Юность» знаменитую полемическую статью «Шестидесятники»,давшую имя целому литературному и общественному направлению, к которому хотя бы по идейным и дружеским мотивам считал себя причастным артист Р.

В течение всех последующих лет Станислав Борисович Рассадин продолжал испытывать чувство ответственности за опрометчивые шаги сперва азийского, а позже петербургского провинциала, даря его этическим надзором и дружеским участием в затруднительных случаях. В судьбе же «Гастрольного романа» сыграл он роль просто беспримерную (хотя и провокативную), убеждая Р., что современную прозу следует писать не так, как это делают признанные мастера X, Y, Z или даже P, J, S, а именно так, как случайно выходит у него, самозванца. То бишь абсолютно независимо и с откровенным пренебрежением к надменным умельцам и их правилам…

Ввиду особого расположения планет фамилии артиста и критика начинались на одну и ту же букву; на редкость сближены оказались дни их рождения, и здесь мы снова предполагаем то ли замечаемое двойничество, то ли намеренную путаницу, соответствующие, впрочем, известным традициям отечественной литературы…

7

14 ноября 1962 года в Курсовом переулке у профессора школы-студии МХАТ Виталия Яковлевича Виленкина собирались слушать Ахматову. Это совпадало с нынешним отъездом артиста Р. в Ленинград. Событие намечалось в той самой столовой, где на гостевом диванце он имел честь провести несколько ночей перед началом своей новой жизни. Нехитрые ташкентские манатки были собраны с утра и, прижавшись к коридорной стенке, ждали ленинградской участи. Завтра на заре артисту Р. предстояло выйти на Невский проспект и проследовать на Фонтанку. Но обратите внимание, господа, перед слепящим броском на большую сцену он увидел Анну Ахматову…

Скажем прямо, Р. был оглушен встречей, тем, чточитала Анна Андреевна, и тем, какона читала. Прежде ему довелось быть представленным и слушать в авторском исполнении стихи залетевших в Ташкент советских поэтов — Смелякова, Светлова, Симонова, — но разница между ними и ею была велика и в словах еще неопределима. Если Р. этого и недопонимал, то явно чуял. По особым случаям у него обострялось лишнее чутье…

Выпивали и закусывали. Белая скатерть, подробная сервировка стола…

Судили и рядили о театре: Софья Станиславовна Пилявская, Владлен Давыдов с Маргошей, Игорь Кваша с Танечкой…