На Фонтанке водку пил… (сборник)

Когда появилась Таня Тарасова в роли Справедливого сапожника с сапогом в руке и стала говорить свои слова, Товстоногов ее прервал:

— Что это за шут?! — воскликнул он. — Шут должен делать кульбиты!.. Ну-ка, попробуйте, Таня… Да!.. И еще раз!.. Кувыркайтесь, прыгайте, дурачьтесь!..

И Таня в угоду Мастеру принялась делать кульбит за кульбитом, пока не набила себе большие синяки на копчике и на сиделке…

Пришлось идти к врачу…

После той репетиции она прихромала к Юрскому и с ужасом спросила:

— Сережа!.. Неужели это будет каждый раз?!

На что Юрский сказал:

— Таня, потерпи!.. Вот он уйдет, и мы опять будем делать по-своему…

Если для Товстоногова «королем», то есть властью, был Романов, то Юрскому «королем» казался сам Товстоногов. Недаром свои воспоминания о Мастере он назвал «Четырнадцать глав о короле»…

И так же, как остальные «подданные», артист Ю., мне кажется, продолжает выяснять в мемуарных главах свои поныне длящиеся, неизбежно иерархические и навеки загадочные отношения с почившим «королем»…

Его давно нет, а мы все оборачиваемся назад и слушаем прошлое, подчиняясь диктующей воле монарха…

— Сережа, что я должна здесь играть?! — спрашивала Тарасова.

Но Юрский не подбрасывал точных глаголов.

Теперь он сам играл Короля и управлял подданными.

— А я и сам не знаю, что здесь играть, — хитрил он.

— Я была аполитична… Я слишком долго верила в идеи социализма, — сокрушалась Тарасова через много лет. — А в «Мольере» была тема власти, отношений власти и искусства… Я делала кульбиты и не очень понимала, верней, совсем не понимала, как тут быть!..

— Тебе досталась чудная роль, — сказал Р. — Только сапожник может позволить себе справедливость… Отец Сталина был сапожником, может быть, поэтому и шут — башмачник?..

— Да, ты знаешь, Володенька, в газетах написали, что у Олега Басилашвили были репетиции и съемки по Булгакову, а он вдруг упал в обморок, и у него совсем пропал голос!..

— Это преувеличение, Танюша, — сказал Р., — я говорил с ним на днях, он в хорошем настроении, ходит на озвучание и пашет вовсю…

— Да?.. Ну слава богу!.. А то я заволновалась. Понимаешь, это ведь Булгаков, это связано с Воландом, и становится страшновато…

Успокоив Таню Тарасову, Р. обеспокоился сам.

Когда Олег болел в прошлый раз, кто-то из папарацци проник к нему в больницу, стал делать фотки через стекло палаты и выдал плачевную картинку на весь городок. Почти в то же время Р. схлопотал операцию на сердце, и они с Олегом обменивались свежими впечатлениями.

— Прекрасная еда в больнице, не правда ли? — спрашивал Р. — Не удалось ли вам, сэр, отведать вареную морковь с военной селедкой?

— Нет, сэр, — отвечал Бас. — Мясо мне было запрещено, а сельдь, как вы знаете, мясо…

— Разумеется, сэр. Так же как и морковь.

— Да, но о моркови продолжается спор, тогда как каши рекомендуются всеми. Три каши в день — вот чем я горжусь, сэр.

— Но, сэр, не было ли у вас от каш каких-нибудь затруднений?..

— Нет, сэр, никаких затруднений, кроме обычного сна. Я спал только днем. Вся ночь уходила на подготовку.

— Слушай, — сказал Р. — Операция — хорошая встряска, я тоже сплю днем.

— Володька, — сказал Бас, — может, не стоило делать никаких операций?

— Может быть, — сказал Р. — Но вряд ли я поддержал бы эту беседу… А теперь я могу сказать: прекрасное утро, сэр, не правда ли?

— На редкость, на редкость удачное утро, сэр!..

Телефон Олега почему-то не отвечал, и Р. решил позвонить режиссеру Володе Бортко. Через два часа тот заехал за артистом Р. после работы на своем навороченном БМВ и повез к себе на Подковырова.

Калифорнийское красное вино «Айронстоун» шло хорошо, озвучание тоже двигалось полным ходом, но сегодня Басилашвили в городе не было, он уехал в Москву играть свою антрепризу.

— Володя, — спросил Р., — что это за история про Олега? Падение в обморок, потеря голоса, газетные крики?..

— Володя, — отвечал Бортко, — это чепуха. Ну, немного охрип…

— Отчего же такой шум?

— Это не шум, а раскрутка. Есть люди, которые это проплачивают…

— Ты что, серьезно? — удивился Р.

— Я тебе говорю, — солидно подтвердил Бортко, и чем серьезнее он говорил, тем больше это было похоже на розыгрыш в духе Воланда. С кем поведешься, у того наберешься…

— Нужны чудеса? — спросил Р.

— А как же! — ответил тезка.

Они познакомились много лет назад на первой ленинградской картине киевлянина Бортко «Авария», в которой Р. сыграл невезучего инженера атомной электростанции. В любовном треугольнике, который он изображал вместе с Ирой Мирошниченко и Олегом Ефремовым, герою Р. — Зайцеву тоже не повезло, зато повезло с отважным режиссером.

В то время Бортко был владельцем побитого «жигуленка» с неисправными тормозами, и на этом аварийном агрегате они отправлялись с женами в золотой булгаковский Киев, рискуя блестящим будущим автора фильмов «Собачье сердце», «Бандитский Петербург», «Идиот», «Мастер и Маргарита» и тех, которые еще не сняты, а только задуманы.