— Ты помнишь, как повел себя Гога после премьеры? — Р. ответил «Нет», и Ю. продолжил: — Он вообще ничего не сказал. Весь прогон сидел мрачный. Потом: «Спасибо артистам. Завтра поговорим», — встал и ушел. Но ни завтра, ни послезавтра разговора не было. Наконец позвал в кабинет. «Сережа, это оказалось более готово, чем я думал. Но есть вещи совершенно невозможные». — «Что же, Георгий Александрович?» — «Волков в роли Джейка. Это недопустимо», — Сергей помолчал. — По-моему, он мотива не мог придумать…
— А может, ему правда не понравилось, — сказал Р. — Я тоже не пришел в восторг. — Миша Волков был еще жив, и Р. продолжал его ревновать то ли к Брэт, то ли к роли Джейка.
— Ну что ты, — сказал Ю. — Внешность такая…
— А тебе он не предлагал играть? — спросил Р.
— Да, он сказал: «Вот если бы это делали вы…» Но он же запретил мне играть в своем спектакле… С этого началось…
— И что же ты? — спросил Р. Когда он выпивал, особенно днем, ему хотелось разглядеть прошлое острей, чем на трезвую голову.
— Но он мог хотя бы сказать о двух составах, сделать какие-то оговорки…
— В этом случае ты поступил как романтический герой, — сказал Р.
— Он не хотел давать шанса, — сказал Ю. — На моем веку такого вообще никогда не было. Он всегда находил что сказать режиссеру, что-то поддержать, кого-то похвалить… А тут…
Вышло так, что на Мишиных поминках многие хвалили «Фиесту», которая недавно снова прошла по телевизору, Барышникова-Тореадора, Данилова-Монтойю, Борю Лёскина, который сыграл зрителя на корриде.
И Дина Шварц тоже хвалила многих, не обойдя и отщепенца Р.
И тогда он задал ей тот же вопрос:
— Дина, почему спектакль не пошел в театре?
— Как, вы не знаете? — удивилась она, как будто речь шла о чем-то давно известном и всем понятном. — Из-за Зины Шарко. Она вообще не понимала эту роль. «Она плохая, Брэт, просто плохая!» Я говорила ей: «Зина, так нельзя, это — комсомольская точка зрения!» А она свое: «Плохая — и все!..»
— Вот и пойми вас, — сказал поддатый Р. — Гога сказал, из-за Миши, вы — из-за Зины, а Зина говорит, спектакль Гоге просто понравился…
Все помолчали. Гоги не было в живых, и вопросы к нему вяли в редеющем воздухе…
В отношениях театра и автора возникла обширная пауза, насыщенная драматическими событиями, о которых Булгаков ничего не знал.
Нижеследующие три письма, как мы уже знаем, были опубликованы малым тиражом в сборнике Пушкинского дома
[27], однако в контексте нашего повествования их необходимо повторить…Надеюсь, к этому моменту читатель успел понять, что в виду исторических обстоятельств и невоздержанности характера роль ученого публикатора артисту Р. явно не удалась, и он решил не стеснять себя правилами.
ЦГАЛИ, ф. 268, оп. 1, ед. хр. 63.
Письмо, адресованное Р.А. Шапиро, на такой же блокнотной странице в линейку, как первое, но вместо карандаша — перо и фиолетовые чернила.
Однако Рувим Абрамович снова безмолвствует, хотя дело, по-видимому, давно и бесповоротно решено.
Михаил Афанасьевич вынужден напомнить о себе вторично. Теперь его текст отпечатан на машинке и снабжен собственноручной подписью.
Чья же это машинка, если ундервуд все еще у Шиловских и разлука с Еленой Сергеевной тягостно длится?..
ЦГАЛИ, ф. 268, оп. 1, ед. хр. 63